Главная › Экономика и финансы › Язык на котором писал историк тит ливий. Эпическая историография тита ливия

Язык на котором писал историк тит ливий. Эпическая историография тита ливия

ЛИВИЙ, ТИТ (Titus Livius) (59 до н.э. – 17 н.э.), римский историк, автор Истории Рима от основания города . Родился на севере Италии в городе Патавий (совр. Падуя), в пору наивысшего процветания города – как экономического, так и культурного. Детство и юность Ливия совпали с временем стремительного продвижения Юлия Цезаря к власти и прошли под знаком его галльских походов и последовавших за ними гражданских войн, завершившихся установлением империи под властью Августа. Ливий стоял в стороне от бурных событий эпохи, предпочитая замкнутую жизнь ученого человека. В какой-то достаточно ранний период своей жизни Ливий перебрался в Рим, поскольку здесь находились источники, без которых невозможно было заниматься историей. О частной жизни Ливия мы знаем крайне мало. Известно, что он руководил занятиями будущего императора Клавдия . Большое значение в жизни Ливия занимала его дружба с Августом , который любил Ливия как человека и восхищался его книгой, несмотря на ее республиканский дух.

В молодости Ливий писал философские диалоги, которые до нас не дошли, а ок. 26 до н.э. взялся за главный труд своей жизни, Историю Рима. Ливий работал над ним до конца жизни и успел довести изложение до смерти Друза (9 до н.э.). Этот огромный труд состоял из 142 книг, по современным меркам – 15–20 томов среднего размера. Уцелело около четверти, а именно: книги I–X, охватывающие период от легендарного прибытия Энея в Италию до 293 до н.э.; книги XXI–XXX, описывающие войну Рима с Ганнибалом; и книги XXXI–XLV, продолжающие повествование о завоеваниях Рима вплоть до 167 до н.э. Содержание прочих книг мы знаем по краткому их пересказу, составленному позднее.

По умонастроению Ливий был склонен к романтизму, и потому в предисловии к Истории он говорит, что целью историка является содействие нравственности. Когда Ливий писал свою книгу, римское общество во многих отношениях переживало упадок, и историк с восхищением и тоской оглядывался на времена, когда жизнь была проще, а добродетель выше. Ценность любого исторического исследования заключается, по Ливию, в его применимости к жизни. Прочтите историю великого народа, призывает он, и вы найдете в ней и примеры, и предостережения. Величие Рима покоилось на строгом следовании долгу как в личной, так и в государственной сфере, а все беды начались с утратой верности установленным правилам. Покорение чужих земель принесло богатство, с богатством возрастала роскошь и терялось уважение к нравственным заветам.

К старинным народным легендам Рима, «принадлежащим, – как справедливо отмечает сам Ливий, – скорее к области поэзии, нежели истории», он относился с любовным скептицизмом. Он пересказывает эти сюжеты, зачастую очень добротные, и предлагает читателю самому решать, следует ли им верить. Что касается фактической стороны дела, положиться на него можно далеко не всегда. Ливий не принимает во внимание некоторые важные источники; очень слабы его представления о функционировании государственного механизма, о военном деле.

Язык Ливия богат, изящен, в высшей степени красочен, Ливий – художник до мозга костей. Он прекрасно обрисовывает своих персонажей, так что его книга – это галерея ярких, запоминающихся портретов. Ливий великолепный рассказчик, на страницах его книги читатель найдет множество знакомых с детства историй. Здесь и пересказанная Т.Маколеем в стихах легенда о том, как Гораций Коклит в одиночку удержал мост при нападении этрусского царя Порсенны, и повесть о захвате Рима галлами во главе с Бренном, и трагедия Тарквиния и Лукреции, послужившая сюжетом для одной из ранних поэм Шекспира, и рассказ о Бруте-освободителе и о том, как перешла через Альпы армия Ганнибала. Свои сюжеты Ливий излагает немногословно, добиваясь мощного драматического звучания. Ливию свойственна широта, он воздает должное даже врагам Рима. Как и прочие римские авторы, он замалчивает длительный период этрусского господства, но вполне признает величие

(59 до н. э., Патавий, ныне Падуя - 17 год, там же)

Биография (ru.wikipedia.org )

Родился на севере Италии в городе Патавий (совр. Падуя), в пору наивысшего процветания города – как экономического, так и культурного. Детство и юность Ливия совпали с временем стремительного продвижения Юлия Цезаря к власти и прошли под знаком его галльских походов и последовавших за ними гражданских войн, завершившихся установлением империи под властью Августа. Ливий стоял в стороне от бурных событий эпохи, предпочитая замкнутую жизнь ученого человека. В какой-то достаточно ранний период своей жизни Ливий перебрался в Рим, поскольку здесь находились источники, без которых невозможно было заниматься историей. О частной жизни Ливия мы знаем крайне мало. Известно, что он руководил занятиями будущего императора Клавдия. Большое значение в жизни Ливия занимала его дружба с Августом, который любил Ливия как человека и восхищался его книгой, несмотря на ее республиканский дух.

В молодости Ливий писал философские диалоги, которые до нас не дошли, а ок. 26 до н.э. взялся за главный труд своей жизни, Историю Рима. Ливий работал над ним до конца жизни и успел довести изложение до смерти Друза (9 до н.э.). Этот огромный труд состоял из 142 книг, по современным меркам – 15–20 томов среднего размера. Уцелело около четверти, а именно: книги I–X, охватывающие период от легендарного прибытия Энея в Италию до 293 до н.э.; книги XXI–XXX, описывающие войну Рима с Ганнибалом; и книги XXXI–XLV, продолжающие повествование о завоеваниях Рима вплоть до 167 до н.э. Содержание прочих книг мы знаем по краткому их пересказу, составленному позднее.

По умонастроению Ливий был склонен к романтизму, и потому в предисловии к Истории он говорит, что целью историка является содействие нравственности. Когда Ливий писал свою книгу, римское общество во многих отношениях переживало упадок, и историк с восхищением и тоской оглядывался на времена, когда жизнь была проще, а добродетель выше. Ценность любого исторического исследования заключается, по Ливию, в его применимости к жизни. Прочтите историю великого народа, призывает он, и вы найдете в ней и примеры, и предостережения. Величие Рима покоилось на строгом следовании долгу как в личной, так и в государственной сфере, а все беды начались с утратой верности установленным правилам. Покорение чужих земель принесло богатство, с богатством возрастала роскошь и терялось уважение к нравственным заветам.

Биография (Древнеримская литература )

Тит Ливий (лат. Titus Livius) (59 до н. э. - 17 н. э.) - один из самых известных римских историков, автор чаще всего цитируемой «Истории от основания города» («Ab urbe condita»), несохранившихся историко-философских диалогов и риторического произведения эпистолярной формы к сыну.

Стал основоположником так называемой альтернативной истории, описав возможную борьбу Рима с Александром Македонским, если последний прожил бы дольше. Образцами совершенного стиля Ливий называл Демосфена и Цицерона.

Хронологически ливиев стиль представляет собой промежуточный этап между классическим и так называемой латынью серебряного века Империи. О Ливии с уважением отзывались старший и младший Сенеки, Квинтилиан и Тацит, а труды использовали Валерий Максим, Анней Флор, Лукан и Силий Италик.

Биография

Тит Ливий (59 до н. э., Патавий, ныне Падуя - 17 год, там же), римский историк, автор «Римской истории от основания города» (142 книги: сохранилось 35 - о событиях периода до 293 до н. э. и 218-168 до н. э).

Данные о жизни Тита Ливия скудны. Он родился всемье зажиточных граждан Патавии. Для понимания творчества Ливия важно, что происхождение из этого города ассоциировалось в Риме с нравственной чистотой (Плиний Мл. Письма I, 14, 6; Марциал IХ,16, 8), старинной солидарностью гражданского коллектива, с верностью традициям республиканской свободы.

Нет оснований думать, что в Патавии воспитание и образование Ливия строилось по-иному, нежели в других римских семьях того же круга: до 7 лет - домашнее воспитание под присмотром матери или раба-«педагога»; с 7 до 14 - посещение школы, где основой образования было чтение и толкование текстов классических латинских и греческих авторов, знакомство с патриотическими традициями и историческими фигурами Рима; в 14 лет совершался обряд облачения подростка в мужскую тогу, знаменовавший его совершеннолетие; около 20 лет обычно женились. Кто была жена Ливия, мы не знаем, но у него было по крайней мере два сына - один умер в детстве, другой известен как автор сочинений по географии; засвидетельствован также зять, муж дочери Ливия (Сенека. Контроверсии X, предисловие, 2).

Около 38 года до нашей эры Ливий переезжает в Рим и примерно с 27 лет погружается целиком в работу над историей Рима от легендарных его начал до своего времени. Авторское заглавие ее не сохранилось; по традиции она называется «[История Рима] от основания Города» (Ab urbe condita). Работа поглощала Ливия целиком - ни о каких магистратурах, которые бы он занимал, ни о какой деятельности на общественном поприще, столь характерных для авторов исторических сочинений в Риме, ничего не слышно; он был первым в истории римской литературы профессиональным историком. В 14 году н. э. он вернулся в родной Патавий, продолжал работать до последнего вздоха, написал еще 22 раздела своего труда (в Риме они назывались «книгами», libri) и скончался в четвертый год правления императора Тиберия (т. е. в 17 г. н. э.) в возрасте 76 лет.

Труд Тита Ливия изначально состоял из 142 книг и охватывал события в Риме и на фронтах бесчисленных войн, начиная со времен легендарных, предшествовавших основанию города (согласно традиции - в 753), и до 9 года н. э. Свое повествование автор публиковал по мере написания отдельными выпусками, в виде «пенктад» или «декад», т. е. по группам, соответственно, из пяти или десяти книг. До наших дней сохранились три полных декады - первая, третья, четвертая, и первая пенктада пятой (книги 40-45). В сумме они охватывают события «от основания Города» до 293 и с 218 по 167. Есть возможность, однако, судить и о содержании остальных книг, так как почти к каждой из них (за исключением книг 136 и 137) была сделана еще в древности так называемая «периоха» - аннотация, вкратце освещавшая не только основные факты, но и авторскую их оценку. От некоторых не дошедших книг сохранились также более или менее протяженные фрагменты (в русские переводные издания обычно не включаемые). Сочинение Ливия переписывались (чаще всего по декадам) в древности вплоть до 5 века. К копиям именно этого столетия восходят и основныерукописи; они датируются 11 веком. Первоиздание появилось в Риме около 1469 года без книг 33 и 41-45.

В прологе к «Истории Рима от основания Города» Ливий формулирует цель своего труда двояко. С одной стороны она состояла в описании неуклонного упадка Рима и в объяснении причин того, «как в нравах появился сперва разлад, как потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах». Одновременно, однако, историк полагает свою задачу и в том, чтобы «увековечить подвиги главенствующего на земле народа», ибо «не было никогда государства более великого, более благочестивого, более богатого добрыми примерами».

Передавая событийный материал, Тит Ливий опирается на традицию понтификального летописания. Жрецы-понтифики вели в Риме особые календари, в которых кратко записывали основные события, происшедшие в тот или иной день, или тексты государственных документов, в данный день обнародованных. Постепенно эти записи образовали своеобразную хронику государственной и религиозной жизни Города, так называемую Великую летопись, которая была впервые опубликована целиком в 80 книгах в 123 году.

Свои записи понтифики вели строго хронологически, только называли события, не описывая их, скрупулезно фиксировали списки магистратов, а основное внимание обращали на природные явления, которые можно было истолковать как предсказания воли богов. Именно такими сведениями Ливий, как правило, открывает и завершает почти каждую из сохранившихся книг его труда (хороший пример - 32, 8-9). Они создают надежную канву римской истории, подтвержденную впоследствии многочисленными данными археологии,нумизматики, лингвистики. Ливий был и остается основным источником по событийной истории Рима республиканского периода.

Совокупность событий сама по себе не складывалась в образ «государства великого, благочестивого и богатого добрыми примерами». Для достижения этой второй своей цели Ливий ведет повествование таким образом, чтобы все проявления социальной розни, столетиями раздиравшей римскую общину, представали каждый раз преодоленными, отступившими на задний план перед гражданской солидарностью - главным, по его мнению, источником непобедимости и величия Рима. Примерами могут служить рассказ о героической защите Рима когортой, составленной из выпущенных на время узников долговых тюрем (2, 24), итог бурных конфликтов при обсуждении закона о допущении плебеев к жреческим должностям: «закон был принят при всеобщем одобрении» (10, 9, 2), описание празднеств после победоносного окончания Второй Пунической войны (31,4,6) или народного единения при избрании в курульные эдилы в 214 году до н. э. Корнелия Сципиона (25,2).

Той же цели служат речи, которые Ливий вкладывает в уста своих персонажей. Такого рода речи были обязательны в сочинениях римских историков. В науке нового времени они долго рассматривались как фиктивные. В настоящее время доказано, что в очень многих случаях они восходили к подлинным речам, и роль историка заключалась в стилистической обработке и расстановке акцентов. Это давало Ливию возможность широко использовать их для придания повествованию нужного ему колорита. В сохранившихся 35 книгах содержится 407 речей, во всех 142 книгах их должно было быть, следовательно, примерно 1650, т.е. около 12% текста. В большой степени именно они порождали то впечатление возвышенной обобщенно идеализованной реальности, которое Ливий стремился создать. В качестве примеров можно назвать речь народного трибуна Канулея о допущении браков между патрициями и плебеями (4, 2-5), Фурия Камилла к народу о недопустимости переноса столицы из Рима в Вейи (5, 51-4) или Фабия Максима в сенате против стратегического плана Корнелия Сципиона (28, 40-42).

В основе образа, встающего из сцен народного единения и из речей, -- особые свойства римлян и Рима, которые Ливий считал основополагающими для их истории: гражданская свобода, гарантированная всеобщим подчинением законам; благочестие и верность обрядам, обеспечивающим римской общине покровительство богов; энергия и жизнестойкость, помогающая римлянам никогда не сдаваться и выстоять в любых испытаниях. При описании этих свойств римлян в рассказе Тита Ливия возникает особый тип осмысления, переживания, но и отражения общественной реальности, который носит название культурно-исторического мифа.

Первое из названных выше свойств Рима - единство свободы и подчинения законам - доказывается в тексте Ливия многократно - во введении ко 2 книге, в рассказах о единении патрициев и плебеев (2, 8; 3, 33; 4, 1-4), о подчинении младших по возрасту авторитету старших (26, 22). Возникающий здесь образ законопослушного народа, на этой основе преодолевающего рознь своекорыстных интересов, во многом находился в противоречии с реальностью, пронизанной яростной борьбой социальных групп. Так, бичом римского общества было постоянное расхищение знатью общественного земельного фонда (ager publicus), по замыслу призванного, в частности, обеспечивать участками малоимущих. Ливий об этом знает - см. 2, 41, 2; 4, 51, 6; 6, 5, 3-4, но говорит о подобных фактах мельком, в одной - двух фразах, после которых неизменно следует примирительно-гармонизующее продолжение.

Точно так же обстоит дело с римским благочестием. Ливий бесконечно описывает обряды и жертвоприношения, молебны и знамения, их роль в одержанных победах, благоговейное подчинение им народа и сената, особенно подчеркивая в них нравственный и патриотический элемент. И неизменно игнорирует факты, говорящие о злоупотреблении религиозными обрядами и пророчествами в интересах той или иной правящей клики. Особенно показателен эпизод с Весной Священной в 195-194 до н. э. (34, 44 и след.). Поразительная жизнестойкость и способность, несмотря ни на какие поражения, вновь и вновь начинать войны и никогда в них не сдаваться характеризует римлян на всем протяжении их истории, и Ливий приводит бесчисленный факты, это подтверждающие (5, 32-35; 9, 13; 22, 54 ср. 28, 44 и мн. др.). Он не останавливается, однако, на том, каким чудовищным разрушением производительных сил общества и обнищанием огромных масс из века в век, вплоть до сложения империи, оборачивалось такое упорство римлян. В современной науке эта сторона дела полностью выяснена (см. Toynbee A. Hannibal’s Legacy. L., 1965; Brunt P.A. Italian Manpower 225 B.C. -A.D. 14. Oxford, 1971 pp. 127-155; Заборовский Я. Ю. Очерки по истории аграрных отношений в римской республике. Львов, 1985, сс. 33 и след.).

И тем не менее картина, создаваемая Ливием, - не фикция, а особое отражение исторической реальности. Дело в том, что та достигнутая человечеством стадия развития, на которой находились античный мир вообще и Рим в частности, не знала и не могла знать подлинно динамического развития производительных сил. Основой производства здесь оставалась земля, основой мировоззрения - консервативная верность традиции, основой общественной организации - община. На них была ориентирована система ценностей и норм, предполагавшая солидарность и автаркию общины, восприятие ее как сакральной ценности, принесение себя и своих интересов ей в жертву. Это положение постоянно размывалось поступательным ходом исторического развития и, в силу его соответствия объективно заданному состоянию общества, постоянно регенерировалось и корректировало общественную практику.

Исходные постулаты Ливия были исторически верны: консервативная правовая структура и отношение к общинным нормам как к сакральной ценности, противореча ходу развития, постоянно разлагались, исчезали из жизни, - и постоянно сохранялись в ней, образуя особую историческую реальность - римский миф. Создание римской державы отнюдь не было таким гармоническим процессом, каким стремится подчас представить его Ливий, но включение народов древнего мира в орбиту римской цивилизации и римского права в конечном счете было для многих из них спасительно. Нарушение законов было в Риме постоянной практикой, но выросшее из них римское право - одно из высших достижений европейской культуры, которое до сих пор образует основу юридической структуры большинства стран.

Обогащение одних родов за счет других разлагало архаичное (и то весьма проблематичное) имущественное равенство и общинную солидарность, но законы против роскоши принимались в римской республике систематически и сохраняли значение моральной нормы, зафиксированной в хрестоматиях и сборниках примеров, на которых веками воспитывалось римское юношество. Ливий не любил говорить о том, как обогащались полководцы в ходе войн, а наместники за счет ограбления провинций, но бесчисленные театры, базилики, храмы, водопроводы, переполняющие города Римской державы и составлявшие среду обитания миллионов граждан, в эпоху республики были чаще всего даром полководцев и отстраивались за счет их военной добычи.

Рассказанная Титом Ливием эпопея представляет собой образное, - ибо организованное автором, воссоздание - ибо опирается на реальные процессы, особого исторического организма, каким была республика Рима. Она предстала как общество, где человек и государство составляли противоречивое, но единое целое. Отношение к Ливию европейской культуры последующих веков было обусловлено именно таким восприятием его труда. Гуманистически-просветительная и революционно-демократическая, тираноборческая традиция черпали в его «Истории» положительный образ общественного устройства, основанного на гражданской ответственности и свободе в рамках закона; академическая наука 19-20 веков считала его сочинение ненадежным историческим источником, а его самого Ливия - писателем более, нежели историком.

Биография (ru.wikipedia.org )

Стал основоположником так называемой альтернативной истории, риторически описав возможную борьбу Рима с Александром Македонским, если последний прожил бы дольше. Образцами совершенного стиля Ливий называл Демосфена и Цицерона.

Ливий происходил из состоятельной семьи, в ранней молодости приехал в Рим, где получил хорошее образование, после чего занялся философией, историей и риторикой. Хотя близкие отношения связывали его с Августом, Ливий не принимал деятельного участия в политической жизни.

После 27 до н. э. Ливий начал работать над фундаментальной работой по истории Рима в 142 книгах, в которой проповедовал нравственные ценности. В них он видел залог возрождения Рима. В то же время, разделяя взгляды стоиков, Тит Ливий верил в фатум. В сохранившихся книгах помещено множество речей исторических и полулегендарных фигур. Хронологически ливиев стиль представляет собой промежуточный этап между классическим и так называемой латынью серебряного века Империи. О Ливии с уважением отзывались старший и младший Сенеки, Квинтилиан и Тацит, а труды использовали Валерий Максим, Анней Флор, Лукан и Силий Италик.

Никколо Макиавелли написал «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Переводы

Русские переводы

* В 1716 г. учителя черниговской коллегии перевели «Историю» Тита Ливия, перевод был отдан в печать в 1722 году, но Синод охарактеризовал его как «зело неисправный» и не напечатал. С тех пор издано три полных русских перевода, последний - в 1989-1993 годах.
* История народа римского. Соч. Тита Ливия Падуанского. / Пер. А. Клеванова. М., 1858-1867.
* Т.1. Кн. 1-6. 1858. 466 стр.
* Т.2. Кн. 7-23. 1859. 491 стр.
* Т.3. Кн. 24-30. 1861. 462 стр.
* Т.4. Кн. 31-38. 1867. 476 стр.
* Т.5. Кн. 39-45. Содержание утраченных книг от 45 до 140 и все уцелевшие отрывки из них. 1867. 474 стр.
* Ливий, Тит. Римская история от основания города. / Пер. под ред. П. Адрианова.
* Т. 1. Кн. 1-5. / Пер. П. Адрианова (кн. 1-3), Я. Г. Мищенко (кн. 4-5). 1892. 498 стр.
* Т. 2. Кн. 6-10. / Пер. П. Адрианова (кн. 6-7), Ф. Ф. Круковского (кн. 8), К. В. Соколовского (кн. 9-10). 1894. 406 стр.
* Т. 3. Кн. 21-25. / Пер. Ф. Ф. Зелинского (кн. 21), Я. П. Иванухи (кн. 22), Я. К. Яненц (кн. 23, 24), Б. А. Острова (кн. 25). 1896. 417 стр.
* Т. 4. Кн. 26-30. / Пер. И. И. Виноградова (кн.26), Н. П. Шкилева (кн. 27), А. С. Попова (кн.28), П. Адрианова (кн. 29, 30), С. Я. Дроздова (кн. 30). 1897. 413 стр.
* Т. 5. Кн. 31-35. / Пер. Н. И. Никольского (кн. 31, 33), Я. Н. Владимирова (кн. 32), К. А. Секундова (кн. 34, 35). 1897. 318 стр.
* Т. 6. Кн. 36-45. / Пер. С. Я. Соболева (кн. 36), В. М. Тимофеева (кн. 37), М. М. Вука (кн. 38), А. И. Богородицкого (кн. 39), А. Попова (кн. 40), Э. А. Бруттан (кн. 41), М. П. Федорова и И. Ф. Макаренкова (кн. 42), В. Н. Матвеева (кн. 43), И. А. Зорина (кн. 44), А. Н. Лисовского (кн. 45). 1899. 680 стр.
* Тит Ливий. Римская история от основания Рима. / Пер. М. Б. Гуревич. Киев-Харьков, 1900. (изданы 2 тома)
* Т. 1. Кн. 1-6. 367 стр.
* Т. 2. Кн. 7-10 и 21-23. 387 стр.
* Тит Ливий. История Рима от основания города. В 3 т. / Переводы под ред. М. Л. Гаспарова, Г. С. Кнабе, В. М. Смирина. Отв. ред. Е. С. Голубцова. (Серия «Памятники исторической мысли»). М.: Наука. 1989-1993.
* Т. 1. Книги 1-10. / Пер. В. М. Смирина (кн. 1), Н. А. Поздняковой (кн. 2), Г. Ч. Гусейнова (кн. 3, 4), С. А. Иванова (кн. 5), Н. Н. Казанского (кн. 6), Н. В. Брагинской (кн. 7-10). Комм. Н. Е. Боданской (кн. 1-5) и Г. П. Чистякова (кн. 6-10). 1989. 576 стр. 100000 экз.
* Т. 2. Книги 21-30. / Пер. Ф. Ф. Зелинского (кн. 21), М. Е. Сергеенко (кн. 22-30). Комм. В. М. Смирина и Г. П. Чистякова. 1991. 528 стр. 50000 экз.
* Т. 3. Книги 31-45. / Пер. Г. С. Кнабе (кн. 31, 34), С. А. Иванова (кн. 32, 33, 35-37), А. И. Солопова (кн. 38), Э. Г. Юнца (кн. 39), И. И. Маханькова (кн. 40), В. Н. Чемберджи (кн. 41), Н. Н. Трухиной (кн. 42), Н. П. Гринцера, Т. И. Давыдовой, М. М. Сокольской (кн. 43), О. Л. Левинской (кн. 45), М. Л. Гаспарова (периохи книг 1-142). Статья Г. С. Кнабе. Комм. Ф. А. Михайловского и В. М. Смирина. 1993. 768 стр. 13000 экз. 1994. 120000 экз.
* Тит Ливий. Фрагмент книги XCI «Истории». // Короленков А. В. Квинт Серторий: Политическая биография. (Серия «Античная библиотека». Раздел «Исследования». СПб, Алетейя. 2003. 320 с. С.268-275.
* Тит Ливий. Война с Ганнибалом: Ист. хроники / Пер. с лат. - М.: Эксмо, 2011. - 480 с. - Серия «Зарубежная классика» - 3 000 экз., ISBN 978-5-699-53198-1

Английские и французские переводы

* «Римская история» Тита Ливия издаётся в серии «Collection Bude», каждая книга в отдельном выпуске (пока нет книг 9-10, 22, 30, 34). Последние тома издания:
* T. XXXI: Livres XLI-XLII. Texte etabli et traduit par P. Jal. XCII, 368 p.
* T. XXXII: Livres XLIII-XLIV. Texte etabli et traduit par P. Jal. CLI, 321 p.
* T. XXXIII: Livre XLV. Fragments. Texte etabli et traduit par P. Jal. CXXV, 416 p.
* Abreges des livres de l’Histoire romaine de Tite-Live. T. XXXIV, 1re partie: «Periochae» transmises par les manuscrits (Periochae 1-69). Texte etabli et traduit par P. Jal. CXXIV, 236 p.
* Abreges des livres de l’Histoire romaine de Tite-Live. T. XXXIV, 2e partie: «Periochae» transmises par les manuscrits (Periochae 70-142) et par le papyrus d’Oxyrhynchos. Texte etabli et traduit par P. Jal. 234 p.

Исследования

* Пирогов В. Н. Исследования по римской истории преимущественно в области третьей декады Ливия. СПб, 1878. 284 стр.
* Кузнецова Т. И., Миллер Т. А. Античная эпическая историография: Геродот. Тит Ливий. М.: Наука. 1984. 213 стр. 5300 экз.

Примечания

1. История русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век. Т. 1. Проза. СПб.: 1995. С. 83.

Тит Ливий - первый римский историк, который не принимал участия в политической жизни и не имел военного опыта. Как остроумно заметил один современный исследователь, Ливий приступил к созданию истории, не узнав предварительно, как делается история. Посвятивший себя исключительно литературным занятиям, он написал огромное историческое сочинение в 142 книгах.

Родился Ливий в Патавии, городе Предальпийской Галлии, включенном в состав римского государства при Цезаре. Основанный, по преданию, троянским героем Антенором Патавий всегда славился своими республиканскими традициями и кон-

68

сервативными устоями, вошедшими в поговорку. Во время гражданской войны патавинцы отказались принять послов Антония, объявленного сенатом государственным врагом. Следы этой приверженности к суровым идеалам и нравственным ценностям республиканского Рима видны в монументальном сочинении величайшего из патавинцев Тита Ливия.

О жизни историка сведений не дошло. Дата его рождения- 59 г. до н. э., - возможно, должна быть сдвинута к 64 г. до н. э. Мы не знаем, когда Ливий приехал в Рим. Известно лишь, что без какого-либо ущерба для своей независимости он приобрел там дружбу Августа и юного Клавдия, будущего императора, в котором он пробудил страсть к истории. Умер писатель в своем родном городе в 17 г. н. э.

Помимо истории, Ливий живо интересовался философией. В древности были известны его диалоги историко-философского характера и книги сугубо философского содержания. Эти сочинения утрачены, как и «Послание к сыну», в котором Ливий призывал сына формировать свой стиль, взяв себе за образец Демосфена и Цицерона. По свидетельству Сенеки-ритора, Ливий испытывал неприязнь к тем ораторам, которые выискивали слова устарелые и непонятные. Таким образом, культурные интересы Ливия в целом те же, что и интересы Цицерона, исключая политику, - философия, риторика, история.

Взявшись однажды (между 27 и 25 г. до н. э.) за написание исторического труда, Ливий большую часть своей жизни посвятил созданию этого грандиозного сочинения. Этот фундаментальный труд, имеющий анналистическую форму, посвящен изложению всеобщей истории Рима от его основания - «Ab urbe condita» (так названо сочинение Ливия в рукописях) - до современных автору событий. Не совсем ясно, завершалось ли все произведение смертью Друза (9 г. до н. э.) или поражением Вара в Тевтобургском лесу (9 г. н. э.). Не исключено, что повествование было прервано смертью автора, который имел намерение довести свой рассказ до последних дней жизни Августа, планируя общий объем всего сочинения в 150 книг.

Обширность сочинения вынудила писателя публиковать свой труд по частям, разделив его на группы книг. Это определенно, поскольку слава Ливия как историка распространилась еще до его смерти, а последние книги были опубликованы, по всей видимости, между 14 и 17 г. н. э. Такой способ публикации истории по циклам книг отвечал практике рецитаций, которой Ливий, несомненно, занимался.

Невозможно с точностью установить, как именно членилось все произведение, прежде всего потому, что историк в своей работе руководствовался планом довольно общим, который в ходе изложения материала мог частично меняться,

69

и предусмотреть заранее протяженность отдельных частей было ему, конечно, трудно.

В конце V в. в письме папы Геласия было засвидетельствовано деление ливиевского труда на декады (десятикнижия). Но, скорее всего, это членение не было строго выдержано писателем. Так, например, он делает вступление к 6-й книге; начиная же с 45-й книги разбить содержание на циклы из 10 книг вообще не представляется возможным. Как бы то ни было, группировка книг по циклам объясняет гибель значительной части истории Ливия, от которой до нас дошли полностью лишь 35 книг.

Огромные размеры ливиевской истории делали ее неудобной для передачи и чтения. Поэтому очень скоро стали появляться краткие обзоры содержания каждой книги (periochae), некоторые из которых, составленные неизвестными нам компиляторами в IV в., сохранились до нашего времени. Благодаря этим периохам мы можем судить о содержании утраченных книг и обо всем сочинении в целом.

Сейчас мы располагаем первой декадой, в которой излагаются события от возникновения Рима до окончательной победы над самнитами, т. е. включая экспансию Рима в центральной Италии (293 г. до н. э.). Вторая декада, в которой рассказывалось о войне с Пирром, утрачена. Уцелели также третья, четвертая и половина пятой декады (книги 21-45); в последней (45-й) книге недостает заключительной части. В этих книгах речь идет о второй Пунической войне (третья декада) и военных действиях римлян на Востоке до триумфа Эмилия Павла, разгромившего в 168 г. до н. э. македонского царя Персея (четвертая и первая половина пятой декады).

Избранный Ливием метод является, по крайней мере внешне, анналистическим. События излагаются в хронологической последовательности год за годом. Если какой-то эпизод разворачивается в пределах нескольких лет, он делится автором на части. Рассказ о каждом годе открывается указанием о вступлении в должность консулов, а заключается крайне схематичным, типично анналистическим по своей сухости, перечнем таких событий, как необычные природные явления, закладка храмов, триумфы, вывод колоний и т. п.

Эти данные официального характера Ливий мог извлечь из анналов понтификов, опубликованных около 123 г. до н. э. верховным понтификом Публием Муцием Сцеволой в одном собрании, объединившем события последних 280 лет и составившем 80 книг, которые получили название «Annales Maximi» («Великие анналы»).

Избрав анналистический метод для своего повествования, Ливий тем самым подключился к древней историографической традиции, что, несомненно, было отмечено его современниками, уже привыкшими после появления сочинений Цезаря и Саллю-

70

стия к монографической форме изложения исторического материала. Но именно потому, что Ливий хотел быть национальным историком, он вышел из жестких рамок древней анналистики, под новым углом зрения пересмотрев все значительные события римской истории. Впервые в римской историографии историк, свободный от необходимости оправдывать свой интеллектуальный досуг, как это совсем недавно делал Саллюстий, получает возможность целиком отдаться литературной деятельности и взглянуть на историю Рима как на замкнутый цикл, завершившийся при Августе.

Естественно, что в задачу Ливия не входило исследование причин исторических событий. При столь широких временных рамках сочинения сделать это было просто немыслимо. Намерения историка ясно изложены в предисловии, где он говорит, что хорошо знает, что рассказ о событиях более древних доставит большинству читателей меньше удовольствия, чем рассказ о событиях недавней поры. Но для него воскрешение в памяти прошлого - это отдохновение от забот настоящего, которое способно лишь смутить душевный покой рассказчика.

Прошлое, таким образом, противопоставлено настоящему как эпоха доблести эпохе упадка. На первый взгляд это напоминает моралистическую установку Саллюстия, но в действительности Ливий очень далек от него. Если автор «Заговора Катилины» не видит никакого выхода из кризисной ситуации, в которой оказалась римская республика, то патавинец возлагает большие надежды на реформаторскую деятельность Автуста.

В предисловии Ливий побуждает своего читателя задуматься о жизни, нравах, мужах и средствах, позволивших Риму завоевать мир. Главная польза истории состоит в том, что она дает всякого рода поучительные примеры. «Здесь, - пишет историк, - и для себя, и для государства ты найдешь, чему подражать, здесь же - чего избегать». Из всех когда-либо существовавших на земле государств Рим представляется ему самым богатым добрыми примерами (bona exempla).

Воспитательное значение исторических примеров в ливиевской концепции историографии сродни этической полезности, которую требовали от исторического сочинения грек Исократ и римлянин Цицерон, назвавший историю учительницей жизни (historia est magistra vitae).

Ливий - не исследователь исторических событий, а рассказчик, точнее, exornator rerum (красноречивый рассказчик), по терминологии Цицерона. Его цель - в соответствии со стилистическими канонами и художественными вкусами современной ему эпохи описать всю историю римского народа для увековечения системы нравственных ценностей, которые августовская реставрационная пропаганда хотела представить как вновь воз

71

рожденные, хотя в действительности они давно принадлежали прошлому.

В свете вышеизложенного становится ясно, что Ливий, руководствуясь критериями преимущественно литературными, не считал своим долгом тщательное изучение документальных свидетельств. Из-за огромного размера своего сочинения он был вынужден ограничить число используемых им источников. В том случае, когда при изложении какого-нибудь события он обращается не к одному, а к нескольким источникам сразу, он редко занимается их сравнением для критического заключения. Как правило, Ливий берет за основу то один, то другой источник, используя их попеременно, иногда тяготея к тому из них, который больше подходит его общему замыслу.

Недостаток критического чутья проявляется у Ливия особенно в тех случаях, когда он имеет дело с неравноценными источниками. Он регистрирует не только документальное свидетельство, но и устную традицию, ставя их в один ряд, как человек, стремящийся к предельной объективности и потому бесстрастно учитывающий все мнения. Даже тогда, когда он знает, что источники ненадежны, он не в состоянии отказаться от их использования, выдвигая при этом весьма сомнительные критерии - мнение большинства или древность свидетельства.

Для первой декады, излагающей древнейшую историю Рима, основным источником Ливия были римские анналисты Валерий Анциат, Лициний Макр, Клавдий Квадригарий, Фабий Пиктор, Цинций Алимент. Возможно, что чаще, чем к другим авторам, он обращался за сведениями к Луцию Элию Туберону, другу Цицерона и помпеянцу, написавшему «Анналы», которые состояли по меньшей мере из четырнадцати книг.

Для третьей декады Ливий использовал труды Полибия, Катона Цензора и Целия Антипатра, при изложении менее древних событий - «Историю» Сизенны. Для промежутка времени от смерти Суллы до сражения при Акции (книги 91 -123) исторических сочинений становилось все меньше, и их поток, видимо, полностью иссякал для периода, события которого стали содержанием последних книг Ливия. По всей видимости, для изложения современной истории Ливий должен был заняться исследовательской работой и обратиться к сведениям «из первых рук» - воспоминаниям очевидцев и участников событий, таким официальным документам, как сенатские постановления (Acta senatus) или речи Августа, сохранявшимся в архивах сената, которые стали доступны благодаря его близости к императорской семье.

Как уже отмечалось, в рассказе о конкретном событии Ливий следует какому-то одному источнику, взятому им за основу, заключая изложение своими соображениями о степени убедительности этого источника. Следствием такого метода является то, что реконструкция Ливием исторических событий, как

72

правило, обусловлена точкой зрения того автора, из сочинения которого он извлек материал для соответствующего эпизода. Например, описание борьбы между патрициями и плебеями, занимающее заметное место в первой декаде, сделано под сильным влиянием Лициния Макра и Валерия Анциата, которые этой теме придавали большое значение.

В целом Ливий - историк честный, добросовестный и искренне стремится к истине. В суждениях о внутренних распрях между политическими партиями в Риме он старается быть предельно сдержанным. Однако его невозмутимость исчезает, как только речь заходит о противоборстве римлян и их враговиноземцев. В подобных случаях чужеземные народы всегда оказываются неправыми перед римлянами, у которых, наоборот, всегда находятся оправдания своим действиям и объяснение своим поражениям. Если же Ливий признает доблесть врагов, то лишь для того, чтобы еще больше оттенить величие победы римского войска.

К пресловутым измышлениям анналистов, которые появлялись всякий раз, когда речь заходила об их предках, от себя лично Ливий ничего не добавляет. Он пытается избегать ошибок даже в тех случаях, когда вступает на зыбкую почву легенд и преданий. Но полностью отказаться от этих вымыслов он не может, особенно если они способны украсить его повествование возвышенными примерами римской доблести и непреходящими уроками нравственности.

Поскольку общая установка Ливия была не научная, а художественно-воспитательная, он иногда из патриотических побуждений и для достижения моралистического эффекта намеренно деформирует исторические события. Так, он искажает факты, повествуя о галльском нашествии в Италию в 390 г. до н. э., хотя в его распоряжении был внушающий доверие рассказ Полибия, который сообщает о том, что галлы, захватив Рим и получив от жителей города затребованный ими выкуп, вернулись к местам своего постоянного обитания, так как их области в свою очередь подверглись вторжению венетов. У греческого историка нет ни слова о Марке Фурии Камилле и его легендарном вмешательстве, прекратившем недостойный торг с галлами. Ливий же делает из этого главную сцену событий, ставшую впоследствии одним из самых знаменитых его рассказов.

«Военный трибун Квинт Сульпиций и галльский вождь Бренн согласовали сумму выкупа, и народ, которому предстояло править всем миром, был оценен в тысячу фунтов золота. Эта сделка, омерзительная и сама по себе, была усугублена другой гнусностью: принесенные галлами гири оказались фальшивыми, и, когда трибун отказался мерить ими, заносчивый галл положил еще на весы меч. Тогда-то и прозвучали невыносимые для римлян слова: горе побежденным!» («vae victis!» - 5, 48, 8-9; пер. С. А. Иванова).

73

Патриот Ливий не мог примириться с таким позорным для римлян поворотом событий и ввел в свое повествование финал с победоносным Камиллом.

Еще один не менее выразительный пример сознательного искажения Ливием исторических фактов - отнесение осады Сагунта войском Ганнибала к 218 г. вместо 219 г. Таким смещением во времени события историк хотел скрыть тот бесславный для римлян факт, что в течение года они не двинулись на помощь осажденному городу. Конечно, здесь могла быть ошибка не Ливия, а Фабия Пиктора, послужившего ему источником, но под рукой у августовского историка находился труд Полибия, которым он в очередной раз пренебрег.

Однако для самих римлян эти искажения не казались столь значительными, какими они представляются сейчас нам, и такие авторитетные писатели древности, как Сенека-ритор» Квинтилиан, Тацит, признавали Ливия историком честным и достойным доверия, и лишь один император Калигула порицал его за многословность и небрежность.

По всей видимости, Ливий, приближаясь к изложению событий, более близких ему по времени, и тех, свидетелем которых он был сам, имел информацию более подробную и надежную и, как уже отмечалось, чаще обращался к источникам «из первых рук».

Ввиду того что в своем сочинении Ливий широко пользуется экспрессивными средствами миметической историографии, некоторые современные ученые склонны считать его больше романистом, чем историком. На самом деле он лишь следует заветам Цицерона, который называл историю «произведением в высшей степени ораторским» («opus oratorium maxime»).

Ливий прекрасно сознает, что многое из того, что он приводит в своей истории, прежде всего само божественное происхождение Рима, способно впечатлить и взволновать читателя, но к исторической истине не имеет никакого отношения. И все же он не считает нужным обходить молчанием или подвергать критическому анализу старинные предания и легенды, о чем недвусмысленно заявляет в предисловии: «Рассказы о событиях, предшествовавших основанию Города и еще более ранних, приличны скорее творениям поэтов, чем строгой истории, и того, что в них говорится, я не намерен ни утверждать, ни опровергать. Древности простительно, мешая человеческое с божественным, возвеличивать начала городов, а если какому-нибудь народу позволительно освящать свое происхождение и возводить его к богам, то военная слава народа римского такова, что, назови он самого Марса своим предком и отцом своего родоначальника, племена людские и это снесут с тем же покорством, с каким сносят власть Рима» (6-7; пер. В. Смирина).

Такая позиция Ливия безусловно суживает широту его исто

74

рического видения, но отсюда же проистекают такие замечательные особенности его истории, как ее исключительная торжественность, суровость и строгость и в итоге то удивительное дыхание поэзии, которое составляет главное обаяние ливиевских страниц.

Повествование Ливия складывается из эпизодов, напоминающих завершенные драматические сцены. Эти более или менее обширные тщательно обработанные сцены, повествование в которых сосредоточено вокруг одного персонажа, соединены между собой короткими промежуточными вставками. Наиболее известны эпизоды, связанные с легендарными именами Лукреции, Муция Сцеволы, Горация Коклеса, Кориолана, а также рассказы о переходе Ганнибала через Альпы, разгроме римлян при Тразименском озере и Каннах и многие другие. В этих описаниях, обладающих огромной драматической силой, изобразительное искусство Ливия достигает своей вершины. Широкое использование в них прямых речей и диалогов создает у читателя ощущение, что он присутствует на представлении трагедии. Действительно, своими корнями ливиевский труд погружается в римскую архаическую эпику и в греческую, главным образом еврипидовскую, трагедию. О Еврипиде заставляет вспомнить любовь римского историка к патетическим, исполненным глубокого патриотизма ситуациям, как, например, в истории Софонисбы (30, 12-15), и его пристрастие к неожиданным, на первый взгляд катастрофическим, поворотам событий.

Художественно обрабатывая свой материал, обогащая и украшая его деталями, Ливий держит внимание читателей в непрерывном напряжении, побуждая их доискиваться внутренней сущности изображаемых персонажей, проникать в их душу, между тем как сам писатель скрывается за своими героями, предоставляя читателям самим судить о них. Историку не нужно объяснять читателям намерения, взгляды, сокровенные мысли своих персонажей, он просто заставляет их действовать, говорить и, таким образом, обнаруживать свою суть.

Диалоги героев Ливий строит с большим мастерством, используя речи как для характеристики говорящего, так и для живости изложения. Нередко диалог перерастает в публичную речь или политическую дискуссию, и тогда драматическое искусство выливается в красноречие. Речи, которые Ливий, по примеру историков, пишущих с художественной целью, заставляет произносить своих героев, разумеется, вымышлены самим писателем. Драматизация изложения дает историку возможность с максимальным эффектом довести до читателя этические ценности, носителем которых являлся римский народ. Из древних добродетелей, востребованных августовской реставрационной политикой, на первом месте стояло благочестие (pietas), верность заветам богов и предков.

75

Труд Ливия рождается из сознания исключительности исторической миссии Рима. Ливий глубоко убежден, что амбиции отдельного человека должны отступить перед традициями, унаследованными от предков. На страницах его истории великие полководцы Рима в своих поступках и поведении воскрешают древнее благочестие прародителя Энея, послушного исполнителя божественной воли. И если поражение римлян в битве при Тразименском озере (217 г. до н. э.) объясняется несоблюдением консулом Гаем Фламинием священных обрядов, то в этом проявляется не столько исконное суеверие Ливия, сколько дух общепринятой концепции, согласно которой своим величием и могуществом римское государство обязано благосклонности богов, возложивших на римлян в награду за их благочестие миссию управления другими народами. Это величие Рима было закреплено победой Августа при Акции, завершившей, в представлении Ливия, целый исторический цикл.

Ливиевская религиозность - убежденная и глубокая. Конечно, он понимает нелепость некоторых древних религиозных представлений и склонен осуждать вульгарные суеверия, но он никогда не восстает против традиции, религиозности и веры предков, потому что хорошо помнит завет Энния, сказавшего, что могущество Рима покоится на древних нравах великих героев прошлого («Moribus antiquis res stat Romana virisque»). Вслед за стоиками и Варроном Ливий считает, что религиозные представления древних при всей их наивности способны выполнять определенную социально-общественную роль и служить стимулом к подвигам на благо отечества. Интерпретированные аллегорически, они могут стать действенным средством государственной политики. Передавая традицию, связывающую происхождение Рима и его народа с богом Марсом, Ливий знает, что речь идет не более как о поэтической легенде, однако она представляется ему значительной, поскольку вызывает у читателя чувство благоговения перед величием Рима как перед религиозным таинством.

Несмотря на разнообразие трактуемого в нем материала, сочинение Ливия имеет определенное единство, которое создается глубокой верой историка в провиденциальное назначение Рима. Согласно концепции Ливия, римская история разворачивается как реализация божественной воли, сводимой к стоическому провидению (fatum), которое может проявляться через чудеса и знамения. Историк педантично передает их, причем, как мы могли убедиться, не только по причине своего почтительного отношения к повествовательной практике анналистов.

Наряду с ценностями религиозными большое внимание уделяет Ливий ценностям человеческим, таким моральным качествам, как верность (fides), согласие (concordia), любовь к порядку и дисциплине (disciplina), серьезность (gravitas), цело

76

мудренность римских матрон (pudicitia), хозяйственность и бережливость (frugalitas). Эти высокие достоинства определяют тот древний дух (antiquus animus), который, как говорит исто, рик, он чувствует в себе, излагая события римской старины.

Ливий разворачивает перед читателями серию примеров иллюстрирующих эти образцовые качества древних римлян. Так, воплощением долга у него является Брут, основатель Римской республики и первый консул, участвовавший в изгнании из Рима царей. Он приговорил к смерти двух своих сыновей за то, что они составили заговор с целью возвращения в Рим царской власти (2, 5). Смешанное чувство ужаса и восхищения вызывает у писателя поступок консула Тита Манлия, который осудил на казнь собственного сына, вступившего в сражение с врагом вопреки распоряжению отца и тем самым, несмотря на одержанную им победу, нарушившего воинскую дисциплину (8, 7).

Не менее достойна восхваления доблесть в женщине. Историк красочно повествует о Лукреции, которая, будучи обесчещенной, на глазах у мужа и близких убила себя (1, 58- 59). История Лукреции у Ливия - одна из самых ярких по живости изложения. Она драматизирована, насыщена монологами, что дало основания предположить, что историк был знаком с какой-то драмой, посвященной Лукреции.

В поведении легендарных римлян, считает Ливий, можно обнаружить немало примеров высокой нравственности, полезных для его современников. Таков Цинциннат, образец умеренности и трудолюбия. Известие о своем назначении диктатором он получил, обрабатывая участок земли. Через пятнадцать дней, разбив врагов и сложив с себя диктатуру, Цинциннат вернулся на свое поле. «Об этом, - пишет Ливий, - полезно послушать тех, кто уважает в человеке только богатство и полагает, что честь и доблесть ничего не стоят, если они не принесут ему несметных сокровищ» (3, 26, 7).

В своем увлечении героями прошлого Ливий склонен иногда приписывать им качества, которыми они в действительности не обладали. Так, идеализируя Сципиона Африканского, историк наделяет его аскетизмом и скромностью, хотя в жизни он никогда ими не отличался. Такое восхищение добродетелями предков присуще, как правило, людям консервативных взглядов. Видимо, не случайно Ливий получил от Августа шутливое прозвище «помпеянец» за то, что открыто хвалил вождей антицезарианской партии. Консерватизм Ливия подтверждается его знаменитой дилеммой: «Благом или злом было для Рима рождение Цезаря?» Однако ностальгия по прошлому и республиканским идеалам не лишила историка расположения Августа, власть которого он воспринял как высшую цель исторической миссии Рима, ведомого богами по пути своего мирового величия.

77

Политическую программу Августа Ливий разделял главным образом потому, что принцепс стремился восстановить милые сердцу историка республиканские древности. Так что труд Ливия полностью вписывается в августовскую идеологию. Образцовые личности республиканского Рима в истории Ливия лишены отличительных политических черт и представлены как носители исключительно моральных ценностей.

Хотя историк разделял общий дух своей эпохи, тем не менее он не мог игнорировать тот факт, что, несмотря на победу Августа, глубокие причины, которые привели к нравственному упадку римского народа, сохранялись по-прежнему. Историю Рима Ливий воспринимает как постепенную деградацию от вызывающих восхищение древних времен к нравственной испорченности современной ему эпохи, когда государство, по словам историка, достигнув вершины могущества, уже не в состоянии выдерживать бремя своего величия, а граждане не в силах переносить ни собственные пороки, ни лекарства от них. Этот традиционно-моралистический взгляд на римскую историю не препятствует Ливию в предисловии к своему сочинению как бы в полемике с Саллюстием утверждать, что моральный кризис начался в Риме гораздо позже, чем в каком-либо другом государстве, потому что никакое другое государство не имеет столько выдающихся примеров высочайшей доблести, как Рим.

В первобытной простоте еще не испорченного Рима Ливий находит те замечательные моральные качества римлян, которые определили их дальнейшую судьбу властелинов земли. В этой идеализации прошлого писатель не оригинален, как, впрочем, и в своем стремлении выделить как два полярных порока алчность и страсть к роскоши, которые все писатели-моралисты неизменно считали причиной нравственного разложения Рима.

Социальные и политические причины исторических событий выпадают из поля зрения Ливия, хотя он имел под рукой историю Полибия, который именно в политической структуре римской республики видел причину необычайного возвышения Рима и его великих завоеваний. Ливий не в состоянии обнаружить скрытые истинные причины этого грандиозного феномена, его взор прикован исключительно к миру, восстановленному Августом в Италии, в войнах он видит лишь отрицательный фактор, хотя прекрасно понимает, что именно в них с наибольшей полнотой проявляются римские духовные качества и что своим могуществом римляне обязаны прежде всего войнам.

Идея, согласно которой история дает в назидание будущим поколениям примеры, имеющие непреходящее значение образцов для подражания, а также примеры, которых следует избегать, определяет характер всего ливиевского сочинения, т. е. не только его концепцию, но и стиль. Как проницательно заметил

78

Квинтилиан, Ливий больше подходит для юношей, в то время как для мужчин полезен Саллюстий (2, 5, 19).

Для достижения воспитательной цели Ливий охотно обращается к художественным средствам поэзии и красноречия. Хотя его стиль сохраняет свои основные черты во всех частях повествования, он вовсе не является однообразным и не остается абсолютно неизменным повсюду. Язык Ливия всегда соответствует конкретному содержанию и даже эпохе, о которой идет речь.

Когда Ливий повествует об отдаленных и легендарных временах римской истории, его стиль приобретает особую возвышенность и торжественность. Писатель вводит в свою речь архаизмы по образцу Энния, чтобы таким образом придать эпический колорит рассказу о легендарных подвигах римлян. Сходным образом он поступает и в тех случаях, когда рассказывает о величайших исторических событиях, например битве при Каннах.

Следуя Эннию, Ливий изображает древних героев и древние события по образцу Гомера. Так, Камилл у него походит на Ахилла, а осада Вей напоминает осаду Трои. Вслед за анналистами, которые обращались к Эннию, словно к своему прародителю, Ливий черпает из его «Анналов» свое поэтическое вдохновение. Стилистические реминисценции из Энния выполняют в его сочинении, помимо прочего, задачу программного утверждения, подчеркивая желание Ливия быть национальным историком, подводящим итог многовековой истории римского народа. Поэтому он пишет так, чтобы его произведение могло соперничать с поэзией.

Не случайно труд Ливия часто определяют как национальный эпос в прозе, героем которого является весь римский народ, который, как великий протагонист, то радуется, то страдает, то терпит поражение и вновь одерживает верх над врагом. Таким образом, рассказ Ливия перерастает в эпопею о римском народе, прочно стоящем на фундаменте своих добродетелей.

Поэтический и архаический колорит ливиевского стиля способствует достижению патетических и драматических эффектов, характеризующих большую часть его истории. Намеренно архаизируя свой стиль и отдаляясь от языка повседневной речи, Ливий высвечивает древность источников, из которых он извлекает исторический материал для своего сочинения. Этим он одновременно демонстрирует свою приверженность августовской политике, направленной на возрождение вековых ценностей римского народа.

Подобная стилистическая установка уже имела место в римской историографии, достаточно вопомнить Целия Антипатра или старшего современника Ливия, автора монографий о Катилине и Югурте, с которым его сближают такие особенности

79

стиля, как архаическая лексика, поэтический колорит, некоторая асимметрия периодов, синтаксические вольности. Но этим, пожалуй, и ограничивается сходство между двумя манерами повествования. В совокупности всех составляющих его черт слог Ливия все же далек от саллюстианского. Если первый был определен Квинтилианом как «lactea ubertas» («молочная полнота»), то второй словом «brevitas» («краткость»).

Действительно, период Ливия разворачивается чаще всего с плавностью, легкостью и текучестью, не ведая резких колебаний и рывков, присущих стилю Саллюстия, т. е. скорее в соответствии со стилистическими указаниями Цицерона о языке исторической прозы. Влияние цицероновской прозы особенно заметно в многочисленных прямых речах и в драматических эпизодах, между тем как в соединительных частях стиль Ливия становится прерывистым и свободным, в них часто встречаются вводные слова и предложения, асиндетон и нарушение симметрии, что является явным отклонением от цицероновских норм.

Таким образом, в прозе Ливия появляется смешение особенностей синтаксического построения цицероновского типа с чертами, присущими латыни художественной литературы переходного периода, когда в красноречии и историографии обнаружились первые признаки антицицероновской реакции на многословие и плавность периодов, приведшей в конце концов к созданию так называемого нового стиля.

Особая проблема связана с обвинением Ливия в патавинизме (patavinitas), выдвинутым против него пуристом Азинием Поллионом. Упрек Поллиона, вероятно, касается стиля, в котором он чувствовал некий провинциализм, наносящий вред общей выразительности ливиевского языка. Однако невозможно установить, в чем именно состоял этот провинциализм. Возможно, под патавинизмом Поллион имел в виду провинциально-морализаторский характер прочтения Ливием римской истории.

Как мы видим, Ливий - больше поэт, чем историк. Поэтому не следует требовать от него критического отношения к источникам, политического сознания и юридического чутья, топографической и военной осведомленности. Все это у него компенсируется живостью и занимательностью изложения, одушевленного этическим идеалом, который является главным стимулом и сутью его истории. Для того чтобы поучать, нужно сначала понравиться читателю, а для того чтобы нравиться, нужно выработать стиль, адекватный предмету изложения. И Ливий создает такой стиль - торжественный, величественный, поэтичный,- с помощью которого он передает всю глубину своего внутреннего напряжения.

Подготовлено по изданию:

Дуров В. С.
Художественная историография Древнего Рима. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та. 1993. - 144 с.
ISBN 5-288-01199-0
© Издательство С.-Петербургского ун-та, 1993
© В. С. Дуров, 1993

ТИТ ЛИВИЙ

Крупнейший римский писатель и историк Тит Ливий (59 г. до н.э. - 17 г. н. э.), современник Вергилия и Горация, создал монументальный исторический труд «От основания города» в 142 книгах. До нас дошло всего 35 книг. Остальное мы знаем лишь по кратким извлечениям.
Свою грандиозную работу он начал в то время, когда Вергилий и Гораций писали свои выдающиеся произведения («Энеиду» и «Оды»), и вдохновлялся теми же идеями, что и современные ему поэты. Так же, как они, он увлечен идеями величия Рима. Он интересуется причинами, благодаря которым римляне стали «первым народом на земле». По мнению Ливия, «не было другого государства обширнее, благочестивее, богаче хорошими примерами, ни в какое другое государство не проникла так поздно жадность и роскошь».

374

Тит Ливий происходил из города Патавия (современная Падуя), славившегося своими патриархальными нравами и республиканскими симпатиями. Жители его еще во времена Ливия носили старинные одежды и чтили древние обычаи. Историк навсегда сохранил эту приверженность старине и республиканские взгляды. Август насмешливо называл его «помпеянцем» за его симпатии к Помпею и независимость суждений.
Однако республиканизм Ливия не противоречил «официальной идеологии» принципата и носил несколько отвлеченный характер. Писатель не был государственным деятелем, как многие историки времен республики, например Цезарь и Саллюстий. Всю свою жизнь он провел за книгами, редко выезжая из Рима. Тит Ливий не был историком-исследователем типа Фукидида, кропотливо работавшим над источниками. Свой материал он берет у предшественников (римских анналистов и историков) и художественно обрабатывает его. Он выбирает то, что кажется ему достоверным, не пытаясь искать каких-нибудь веских подтверждений и дополнительных материалов. «Раз дело касается столь древних событий, - пишет он, - я буду считать достаточным признавать за истину то, что похоже на истину» (V, 26, 8). В своей работе он руководствуется точкой зрения Цицерона на особенности жанра исторического повествования. Цицерон считал, что историк должен быть оратором и наставником, красноречиво преподносящим читателям хорошие и дурные примеры для поучения и подражания.
Главное, с точки зрения Ливия, - нравственные устои общества. Он считает, что «нравственность сначала начала опускаться, потом стремительно падать, пока дело не дошло до современного состояния» (Предисловие 9).
Одаренный писатель, он рассказывает живо и увлекательно, деля свое повествование на отдельные эпизоды, каждый из которых образует законченную красочную картину. Все изложение проникнуто восхищением и благоговением перед римской стариной.
«У меня, когда я пишу о древности, каким-то образом сама душа становится старинной». Отрицательно относясь к Цезарю и другим диктаторам, он преклоняется перед Фабиями, Камиллами и другими героями Рима эпохи республики. Повествование начинается с описания далекой древности (прибытие Энея в Италию), рассказывается о легендарных героях: Ромуле, Реме и первых римских царях. Затем автор переходит к выдающимся деятелям эпохи республики. Перед читателями развертываются картины многочисленных сражений. Римские полководцы, сенаторы, консулы показываются в действии, писатель дает характеристики, приводит речи, описывает настроение войск, римскую толпу.
Ганнибал и Сципион Африканский, Гасдрубалл, Аппий Клавдий, Катон Старший, Фабий Максим и многие другие государственные деятели Рима и противники его изображены в «Истории».

375

Драматизируя события, ища выразительных деталей, порой прибегая к лаконичной сжатости стиля, Ливий рисует переход Ганнибала через Альпы, переправу через Рону, битву при Сагунте и т. д.
Он пытается избежать предвзятости в суждениях и отдает должное даже врагам Рима. Так, например, характеризует он знаменитого карфагенского полководца Ганнибала:

Часто видели, как он, завернувшись в походный плащ, спал на земле среди воинов, стоявших на карауле. Одеждой он нисколько не отличался от других, только по вооружению и коню можно было его узнать. Как в конном, так и в пешем сражении он далеко оставлял за собою всех остальных, первым устремлялся в бой, последним уходил после сражения. Но он обладал, вместе с тем, и ужасными пороками. Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство превосходило «пуническое». Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов и не соблюдал клятвы.

В отличие от Ганнибала, выдающиеся полководцы Рима, как и положительные герои «Энеиды» Вергилия, исполнены «благочестия», уважения к священным обрядам и воле богов. Ливий создает образы идеальных римлян древности: трудолюбивых, суровых и мужественных, с твердыми нравственным устоями. Однако их психология и самая речь, которой они пользуются, напоминает современников Ливия. Без колебания переносит он «современность» в далекую древность, о которой повествует.
В уста своим героям он часто вкладывает ораторские речи, которые сочиняет сам. С одной из таких блестяще разработанных речей Сципион Африканский обращается к воинам, поднявшим во время его болезни бунт:

Я помимо своей воли касаюсь этих ран; но нужно их потрогать и изучить, чтобы излечить. Итак, после того как карфагеняне были изгнаны из Испании, я не думал, что во всей провинции есть хоть одна деревня, хоть одно сердце, которое хотело бы моей смерти: такова была моя мягкость не только по отношению к союзникам, но даже по отношению к врагам. И вот в моем лагере (как ошибочно я вынес свое суждение!) весть о моей смерти была не только принята на веру, но и использована. Я не хочу обвинять в этом вас всех - о! если бы я мог поверить в то, что все мое войско желает моей смерти, то тут же, на месте, я бы умер у вас на глазах; я не дорожил бы своей жизнью, если бы она была ненавистна моим согражданам и моим воинам! Но толпа похожа на море, оно само по себе неподвижно и приводится в движение бурными или легкими ветрами. Покой и ураган скрывается в ваших сердцах, побудительный толчок исходит от подстрекателей.
(Пер. Н. В. Вулих)

При помощи этой речи Ливий дает характеристику Сципиону, пытавшемуся, подобно эллинистическим полководцам, располагать к себе своих врагов и подчиненных дипломатической «мягкостью» и «добротой».

376

Вместе с тем в описании толпы, данной в этой речи, проскальзывает боязнь и презрение к «массе», характерное для представителей римской правящей верхушки эпохи гражданских войн и принципата, свойственное и самому Ливию в ряде других мест его сочинения. Самый характер речи, строй мыслей, выраженный в ней, манера изложения напоминает ораторское искусство современного Ливию Рима, а отнюдь не далекую пору Пунических войн.
В стиле и манере повествования Ливий следует Цицерону. Он пользуется периодом и стремится каждую мысль выразить с максимальной полнотой, опираясь на цицероновский принцип «обилия слов».
Патриотический труд Ливия стал знаменит уже при его жизни. Он издавался частями, по мере написания. Рассказывают, что в Рим приезжали восхищенные читатели из провинциальных городков, чтобы взглянуть на прославленного автора «Истории».
Написанный с поэтическим огнем, гармоничный в своих частях, увлекательный труд Ливия стал и для последующих поколений одной из любимых книг. Итальянские гуманисты высоко оценили Ливия и вплоть до XVII в. его авторитет как историка был очень высок. Созданные им образы римских государственных деятелей и полководцев вошли в традицию литературы нового времени наряду с образами Плутарха.
Только в XIX в. ученые заметили, что Ливий мало сведущ в военном деле, не всегда хорошо разбирается в географии и в экономике; были отмечены также его исторические ошибки и противоречия. Однако все это не лишает его историю выдающихся художественных достоинств и большой познавательной ценности.

Подготовлено по изданию:

Чистякова Н.А., Вулих Н.В.
История античной литературы. - 2-е изд. - М.: Высш. школа, 1971.
© Издательство «Высшая школа», 1971.

Тит Ливий (59 до н. э. – 17 г. н. э.) относится к числу высоко оцениваемых современной историографией историков. Он создал систематизированную (отчасти в традициях анналистов) «Историю Рима от основания города» (142 книги, сохранились 1–10-я и 21–45-я). Примечательны его слова о цели труда, предваряющие обращение к прошлому: «Мне бы хотелось, чтобы каждый читатель в меру своих сил задумался над тем, какова была жизнь, каковы нравы, каким людям и какому образу действий – дома ли, на войне ли – обязана держава своим зарождением и ростом; пусть он далее последует мыслью за тем, как в нравах появился сперва разлад, как потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах. В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамленье величественного целого; здесь и для себя, и для государства ты найдешь, чему подражать, здесь же – чего избегать: бесславные начала, бесславные концы» (Ливий. История, предисловие, 10–11).

Ведущая роль в регулировании отношений в рамках общества принадлежала законам, но большое значение имели и традиции, и личные связи – в гражданской общине сосуществовали две системы связей, если учитывать макроколлектив (государство, община в целом) и микроколлективы (дружеский кружок, неформальные объединения сторонников, коллегии – профессиональные, жреческие), которые подчас вступали в противоречие друг с другом. В общественной жизни микрогруппы (клики) боролись друг с другом за влияние и выгоды. Каждого из лидеров соперничающих группировок окружали родственники, друзья, зависимые от них люди, клиенты, готовые к любым махинациям ради интересов своего сообщества. Подобными эпизодами соперничества заполнены многие страницы сочинения Тита Ливия. Но и при изложении подобных ситуаций историк стремился подчеркнуть благочестие и патриотизм, в целом характерные для римлян, полагая, что соперничество не могло изменить хода римской истории. Не будучи коренным римлянином, как и многие другие деятели культуры его времени, Ливий стал апологетом Рима в соответствии с политическими задачами эпохи Октавиана Августа, при котором одним из идеологических лозунгов являлось восстановление добрых нравов предков. Император следил за работой Тита Ливия и приветствовал ее. Отношение к сочинению изменилось в период принципата Юлиев – Клавдиев: Калигула приказал изъять труд Ливия из библиотек, мотивируя это тем, что он небрежно написан и многословен. Это обстоятельство отчасти объясняет, почему «История» Тита Ливия не сохранилась полностью – до наших дней дошло 35 книг.

Для выявления значимости и особенностей исторического труда определяющим является его сопоставление с другими, более ранними или написанными в близкое время. Тит Ливий осознавал, что у него имелись многочисленные предшественники, но никто до него не углублялся «в минувшее более чем на семьсот лет». Приступая к изложению многочисленных событий двух периодов римской истории – царского и республиканского, Ливий высказал свои сомнения: «Создам ли я нечто, стоящее труда, если опишу деяния народа римского от первых начал Города, того твердо не знаю, да и знал бы, не решился бы сказать, ибо вижу – затея эта и старая, и не необычная, коль скоро все новые писатели верят, что дано им либо в изложении событий приблизиться к истине, либо превзойти неискусную древность в умении писать» (Предисловие, 12).

Так с какими же историческими трудами можно сравнить грандиозное полотно, созданное Титом Ливием, и в чем состоит его отличие от трудов других историков?

Среди его предшественников прежде всего следует отметить два имени – Марка Порция Катона Старшего Цензория, рассматривавшего историю римлян во взаимосвязи с развитием других народов Италии; выдающимся историком – предшественником Ливия являлся грек Полибий, создатель «Всемирной истории», в которой показана взаимосвязь событий в восточной и западной частях Средиземноморского региона. В сравнении с историческими изысканиями Катона Старшего и Полибия, труд Тита Ливия выглядит несовершенным; многие события, приведенные им, имеют мифологизированный оттенок. Именно это и породило еще в период становления историографии античной эпохи недоверие к свидетельствам «Истории» Ливия. Но «основным нашим источником по истории Рима республиканского периода являются анналы Тита Ливия, условно называемые “Историей Рима от основания Города”», – писал историк ХХ в. А. Г. Бокщанин, выявляя характер исторического труда – анналы – погодное изложение событий и подчеркивая значимость сочинения: к истокам формирования Римского государства и изложению его развития в течение 700 лет никто до Ливия не обращался. Безусловно, Тит Ливий использовал свидетельства, приводимые более ранними авторами (исследователи его творчества отметили отсылки к 12 авторам), в отдельных случаях он соединял противоречащие друг другу сообщения, не пытаясь выявить, какое из них могло отражать реальную действительность. Но не следует забывать, что свидетельства о ранней истории римлян малочисленны.

Итак, для Тита Ливия нехарактерно стремление определить достоверность информации, сообщений авторов, к которым он обращался. Он не использовал хорошо известные документы, не считая их существенными для «его истории». Он не стремился согласовать или объяснить противоречащие друг другу факты. В его изложении в некоторых случаях нарушена логическая стройность и последовательность. Однако он – единственный, кто углубился в столь отдаленные от его эпохи времена, с тем чтобы воссоздать истоки величия римлян, показать их благочестие, патриотизм, мужество, но вместе с тем и то, что привело к «болезни» (противоречия и борьбу клик и консулов, предпочтение личных выгод интересам граждан), от которой трудно найти лекарство. Деятели культуры эпохи Возрождения высоко оценивали сочинение Тита Ливия; в эпоху Просвещения мнение изменилось, позднее гиперкритически настроенные историографы вынесли вердикт Титу Ливию: он не исторический исследователь, а «исторический писатель». В наши дни благодаря археологическим открытиям, изучению эпиграфических памятников многие из сообщений Тита Ливия подтверждены.

Оценивая труд Тита Ливия, следует прислушаться к словам его современников. Корнелий Тацит отметил характерные для коллеги яркость изложения и непредвзятость оценок (Тацит. Анналы, XII, 34, 3).

Историк выполнил задачу своего времени: он создал величественную и героическую картину прошлого римского народа. Яркость сочинению придают речи-вставки. Но цитирование текстов договоров, о которых он знал, могло разрушить эмоциональное воздействие на читателя, поэтому он редко обращался к их содержанию. В центре внимания Тита Ливия благочестивый и мужественный римский народ и его героические лидеры. И не будем забывать того, что время всегда накладывает отпечаток на характер исторического труда.

Сочинение Тита Ливия имеет большое значение, так как по истории Западного Средиземноморья отсутствуют труды, в которых был бы изложен процесс становления Римской державы. Он воспел римскую доблесть (virtus romana), составной частью которой являлись справедливость, умеренность, верность и благочестие. Тит Ливий, как и поэты Гораций и Вергилий, оказал большое влияние на последующие поколения. Он, в сущности, является последним историком, который принадлежит по духу к деятелям культуры республиканского времени. Восполнением событий многовековых войн, внутренней борьбы и развития государственности являются труды, кроме Тита Ливия, греческих авторов (Полибия , Плутарха , Дионисия Галикарнасского и Аппиана ), что позволяет сопоставить изложенное римским историком и приблизиться к восстановлению исторических реалий.

Для восполнения истории Рима I в. до н. э., освещения событий эпохи Юлия Цезаря значим его труд о завоевании Галлии. Скорее всего, восхвалял свою деятельность и другой диктатор, написавший воспоминания, – Корнелий Сулла (не сохранились). Но на рубеже тысячелетий в Риме появилась целая плеяда историков и бытописателей, среди которых наиболее крупной фигурой являлся Корнелий Тацит.

Значение сочинений

Корнелия Тацита

В период между появлением сочинений Тацита и истории Тита Ливия значительных трудов по истории создано не было. Публий (?) Корнелий Тацит(55/57 – ок. 120 г.) происходил из аристократической семьи, получил блестящее образование и знания в области риторики; был претором (88 г.), консулом (97 г., после убийства Домициана Флавия при императоре Кокции Нерве), проконсулом провинции Азия (112 или 113 г.). По свидетельству его современника Плиния Младшего , имел громкую славу уже в конце 70-х гг. В последующем Тацит в «Диалоге об ораторах», прославляя ораторское искусство, писал: «В самом деле, может ли что-либо быть приятнее и дороже свободной, благородной душе, чем видеть свой дом заполненным целой толпою самых блестящих людей? И знать, что их привлекают не деньги хозяина и не то, что он бездетен и не имеет наследников, и не необходимость являться к нему по обязанности, но он сам и ничто другое? … А народ сходится и растекается вокруг оратора и проникается чувствами, какие ты внушаешь ему! Существует ли другое искусство, известность которого, равно как и расточаемые уму похвалы, могут быть сопоставимы со славою ораторов?» (Диалог об ораторах, 6–7). Говоря о своих выступлениях, Тацит отметил, что в такие дни он возносился «и над трибунатом, и над претурою, и над консульством», владея тем, что досталось ему не по наследству или по милости кого-то, а является «собственным порождением». Очень рано успешный оратор обрел известность как писатель – после создания первых небольших сочинений. Одно из них «Жизнь и характер Юлия Агриколы», представляющее апологию деятельности Агриколы в Британии и одновременно политический памфлет, в котором он стремился показать, что обладающий высокими моральными качествами сенатор может достойно исполнить долг перед государством и при «плохом правителе». Другим ранним произведением (98 г.) Тацита стал трактат «О происхождении германцев и местоположении Германии» («Германия»), в котором содержатся данные по этнографии, истории германцев, приведены свидетельства о характерном для них быте и особенностях общественного устройства. Исследователи, обращающиеся к творчеству Тацита, отмечают, что он использовал труды более ранних авторов, например, «Германские войны» Плиния Старшего (не сохранились), творчеством и кругом чтения которого интересовался (см. об этом письма Плиния Младшего). Использованы были Тацитом и рассказы современников при воссоздании картины расселения варварских племен. Это сочинение, свидетельства которого в настоящее время сопоставимы с археологическими данными, имеет большое значение для реконструкции общественной жизни, изменений, которые произошли по сравнению со временами Цезаря, но для него характерна идеализации германцев, обладающих тем же духом свободы, что и римляне в ранние времена, отождествление их обычаев с римскими.

В целом отличительной особенностью творчества Тацита является обращение к недавним событиям: «Я понимаю, что многое из того, о чем я сообщил и сообщаю, представляется, возможно, слишком незначительным и недостойным упоминания, но пусть не сравнивают наши анналы с трудами писателей, излагавших деяния римского народа в былые дни. Они повествовали о величайших войнах и взятии городов, о разгроме и пленении царей, а если обращались к внутренним делам, то ничто не мешало им говорить обо всем, о чем бы они ни пожелали… И все же будет небесполезным всмотреться в эти незначительные с первого взгляда события, из которых нередко возникают важные изменения в государстве» (Анналы, IV, 32). Так историк формулирует задачу труда, отмечая необходимость выявления причинных связей событий, и одновременно характеризует сочинения предшественников.

«Анналы» и «История» посвящены анализу событий начиная со смерти Августа (14 г. н. э.) и доведены до убийства Домициана Флавия (96 г.). Историк декларировал, что будет писать без «гнева и пристрастия», но воссоздаваемая им «драма истории» и рассказ о событиях, свидетелем которых он был, безусловно, очень сложно излагать объективно. Большое внимание Тацит уделил выдающимся личностям, которые определяют ход истории, пытаясь выявить мотивы их поступков. Он точнее, чем предшественники, в хронологии; его труды высоко оценивались более поздними историками, например, Аммианом Марцеллином . Правда, сам автор вскоре после смерти был забыт и вернулся к читателям благодаря обнаружению рукописей античных авторов гуманистами.