Анализ рассказов "последний лист","зелнаю лампа","старик в станционном буфете","чудесный доктор". "Душа о милосердии просила" Урок-размышление по рассказу К

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.

– Пети! – тихо позвал старик. – Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.

Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.

– Пети! – снова позвал старик. – А Пети! Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».

– Эх, Пети, Пети! – шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.

– Просишь, стерва? – спросил он. – А где твой хозяин?

Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.

– Что же это вы, гражданин! – сказал молодой человек. – Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.

Молодые люди захохотали.

– Ну и отмочил, Валька! – крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.

– Пети, не смей! – крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.

Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.

– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

– Еще обижается! – сказал скуластый молодой человек. – Какой независимый, скажи пожалуйста!

– А, брось ты его! На что он тебе сдался? – примирительно сказал один из молодых людей, наливая всем пиво.

Старик ничего не ответил. Он подошел к стойке и положил горсть мелких денег на мокрый прилавок.

– Один бутерброд! – сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост. Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.

– Один! – сказал старик.

– Берите! – тихо сказала продавщица. – Я на вас не разорюсь…

– П?лдиес! – сказал старик. – Спасибо!

Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.

Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

– Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза – они у него слезились от ветра.

Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье.

Зачем я ее рассказал?

Начав писать ее, я думал совсем о другом. Как это ни покажется странным, я размышлял о значении подробностей в прозе, вспомнил эту историю и решил, что если ее описать без одной главной подробности – без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого жеста маленькой собаки, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле.

А если выбросить и другие подробности – неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана, да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее.

В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики, особенно в вещах молодых писателей.

Без подробности вещь не живет. Любой рассказ превращается в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка.

Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, в глаза всем.

С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заваливают свои сочинения грудами подробностей – без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление.

Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его капли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном.

Или, чтобы дать страшное ощущение смерти грудного ребенка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»:

«Измученная Даша уснула, а когда проснулась, ее ребенок был мертв и легкие волосы у него на голове поднялись».

«– Покуда спала, к нему пришла смерть… – сказала Даша, плача, Телегину. – Пойми же – у него волосики встали дыбом… Один мучился… Я спала.

Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видение одинокой борьбы мальчика со смертью».

Эта подробность (легкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти.

Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность – определяющей целое и, кроме того, обязательной.

В рукописи одного молодого писателя я наткнулся на такой диалог:

«– Здорово, тетя Паша! – сказал, входя, Алексей. (Перед этим автор говорит, что Алексей открыл дверь в комнату тети Паши рукой, как будто дверь можно открыть головой .)

– Здравствуй, Алеша, – приветливо воскликнула тетя Паша, оторвалась от шитья и посмотрела на Алексея. – Что долго не заходил?

– Да все некогда. Собрания всю неделю проводил.

– Говоришь, всю неделю?

– Точно, тетя Паша! Всю неделю. Володьки нету? – спросил Алексей, оглядывая пустую комнату.

– Нет. Он на производстве.

– Ну, тогда я пошел. До свиданьица, тетя Паша. Бывайте здоровы.

– До свиданья, Алеша, – ответила тетя Паша. – Будь здоров.

Алексей направился к двери, открыл ее и вышел. Тетя Паша посмотрела ему вслед и покачала головой:

– Бойковитый парень. Моторный».

Весь этот отрывок состоит, помимо небрежностей и разгильдяйской манеры писать, из совершенно не обязательных и пустых вещей (они подчеркнуты). Все это ненужные, не характерные, ничего не определяющие подробности.

В поисках и определении подробностей нужен строжайший выбор.

Подробность теснейшим образом связана с тем явлением, которое мы называем интуицией.

Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого.

Интуиция помогает историческим писателям воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их воздух, самое состояние людей, их психику, что по сравнению с нашей была, конечно, несколько иной.

Интуиция помогла Пушкину, никогда не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать «Каменного гостя», а в «Пире во время чумы» дать картину Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Берне – уроженцы этой туманной страны.

Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом – или о человеке и его состоянии, или о событии, или, наконец, об эпохе.

Проблемно-диалогический урок литературы

Литература 6 класс «Школа 2100 »

Книга – учебник жизни

/К.Г.Паустовский «Старик в станционном буфете»/

Цели: 1. Познакомиться с жизнью К.Г.Паустовского и его новеллой «Старик в станционном буфете»

2.Учить детей с помощью книги вглядываться в себя, анализировать собственные поступки

Средства обучения:1.Презентация

2.Лист контроля

Этапы урока.Время	Учитель	Ученики	Доска и оборудование
1.Оргмомент	У нас сегодня необычный урок. К нам пришли гости, давайте поприветствуем их. Настройтесь на работу.	Разворачиваются к гостям. Здороваются.
2.Создание проблемной ситуации	Чтение эпиграфа Какие бы вопросы задали Л.Н.Толстому, используя данный эпиграф? Как бы вы ответили на вопрос Л.Н.Толстого? Вывод: Ваш ответ говорит о том, что вы сейчас находитесь в возрасте отрочества и ощущаете себя частью общего мира.	2.Задать? к эпиграфу? /- Что значит известная пора жизни? Что значит повернуться неизвестной стороной? Что мне помогает открыть незнакомый мир?/	1. учебник стр.67 Эпиграф Л.Н.Толстой «Отрочество» Слайд№1 /выделить слова, к которым задаются?/
3.Формулирование проблемы(5-7мин) 4.Выдвижение гипотез - - - - - - - - -- - - - - 5.Актуализация знаний. Планирование деятельности (5-10 мин) 6.Открытие новых знаний - - - - - - - - - - - - 1этап: до чтения Гимнастика для глаз: - - - - - - - - - - - -- - - 2 этап: во время чтения 1.Обсуждение эпизодов, которые учащиеся выделили в тексте. - - - - - - - - - - - - - -- - - - - -- - - - - - -- - - Работа с текстом после чтения	Что или кто помогает вам увидеть неизвестную сторону жизни? А какие предположения? Вставьте одно из предложенных вами слов, на место пропущенного и сформулируйте тему урока. Прочитайте внимательно название темы, подумайте и поставьте вопрос к сегодняшнему уроку. Что мы должны вспомнить, чтобы ответить на этот вопрос? О чем порассуждать? - - -- - -- - - -- - - - - - -- - - - - - - А все ли книги помогают человеку? А какие помогают? Только настоящие книги, т.е. книги талантливых писателей, которые по-особому видят мир, радуются и страдают вместе со своими героями и заставляют нас,читателей, не быть равнодушными Чьи прогнозы были более точными, мы узнаем в конце урока . А сейчас вспомним, С какими талантливыми писателями вы уже встречались? В этом небольшом списке вам встретилась фамилия К,Д.Паустовский. Что вы помните о нем и его рассказах? Учитель: Еще ни один раз за годы учебы мы обратимся к творчеству этого замечательного русского писателя. Ведь каждое новое обращение к нему таит в себе новые открытия. Вы еще очень немного знаете о Паустовском, но сама его жизнь, положенная в основу его рассказов, может помочь нам. .Любовь к людям, животным, природе заставляла писателя всматриваться, вслушиваться в окружающий мир, чтобы понять себя – как часть этого мира. Что же нового и интересного можно еще сказать о Паустовском? Найдите в отрывках то, что вы еще не знаете о нем. И, может быть, откроете для себя другого Паустовского ? Какие открытия вы сделали? Вывод: Действительно, Паустовский много замечал вокруг себя того, что видит не всякий. Поэтому внимательному взгляду он учит и нас. А как мы можем у него научиться? - - - - - - - -- -- - - - - - - - - - - - - - - Давайте обратимся к рассказу, с которым вы познакомились дома. На что обратили внимание перед чтением? Как называется рассказ? Понятен ли он вам? Кто главный герой рассказа? Какие вопросы у вас возникли перед чтением? О чем этот рассказ? Или о ком? Что вы ждали от рассказа? Что в рассказе было для вас неожиданностью? Как называется жанр рассказа с неожиданным финалом? Гимнастика - - - - - - - - - -- - - - - - - - - - - - - Давайте проверим ваши предположения, обратившись к тексту. При первом чтении дома вы выделили те части, которые особо взволновали вас: 1.Какие чувства вызвали у вас действующие лица: старик, собака, молодые люди? 1.Выберите из текста слова, выражающие чувства героев 1в-старик; 2в – собачка; 3в-молодые люди? 2.Давайте проверим, понимаете ли вы героев? 3.Составьте партитуру чувств, используя слова для справок. Вывод: 1.Какие чувства вызвал у вас образ старика? собачки? Молодых людей? 2. Почему такое разнообразие цветов, выражающих чувства героев? Вывод: - Найдите подтверждение этой мысли в биографии Паустовского? - - -- - - - - - - - - - - - - - - - -- - - 2.- Можно ли назвать старика положительным героем? Какие мелочи в описании старика и его поведения помогли вам зрительно представить образ и ответить на этот вопрос? Найдите доказательства своей мысли в 1-2 абзацах Как называется такой художественный прием в литературе? Дайте понятие худож.дет. Какую роль выполняет худ.деталь? Вывод : художественные детали помогают разобраться в характере старика, дают представление о его жизни, позволяют понять, какие взаимоотношения были у старика и собаки. Какие худож.детали рассказа вам еще запомнились? Чем они важны? Сюжет рассказа завершен, а рассказ на этом закончился? Что удивило вас в этой части? Какой урок начинающему писателю, да и читателю тоже, дает Паустовский? Вывод: Он призывает нас более внимательно вглядываться в окружающий мир. С помощью художественной детали(подробности)он учит видеть в обыкновенном необыкновенное. Подробность описания в книге(внешности, пейзажа, речи, интерьера) дают возможность читателю сопереживать, сочувствовать, размышлять, изучать себя и других людей. - - - - - - - - - - - -- - - - - - - - -- - - О чем заставил вас задуматься рассказ Паустовского? Какова его тема, главная проблема? Проблема взаимопонимания, милосердия, сострадания очень актуальна в наше время. Не случайно современные поэты тоже говорят об этом. А это значит, что проблемы, поднятые П.вечны. И важнейшая мысль П. и других талантливых писателей в том, чтобы обогатить человека эмоционально.	1.Рассмотреть иллюстрацию в учебнике 2.Ответ: Книга Родители Старшие ребята Учебник кумиры Почему книга-учебник жизни? Роль книги в жизни человека Чтение книг помогает человеку открыть мир вокруг себя: помогает понять других людей и самого себя; объяснить поступки, характеры человека. - - - - - - - -- - - - - Нет. Рассказывал о природе, животных, о родине, известен с раннего возраста ответы учащихся 2) Узнать, чем он интересен? - - - - - - - - - - - - Заголовок Старик… Старик О старике в станционном буфете /молодость и старость, милосердие и сотрадание, отношение к братьям нашим меньшим, достоинство человека, взаимопонимание Финал рассказа новелла Гимнастика - - - - - - - - - - - -- Заполнение таблицы Проверка задания Сочувствие, сострадание Мир сложен: добро и зло рядом. /сочувствие – отзывчивое, участливое отношение к чужому горю, сострадание - жалость, сочувствие, вызываемые несчастьем другого человека/ озвучить полож.№3,4,5 - - - - - - -- - - - - дают ответ: да, нет Доказательства из текста/да… Нет…/ Художественная деталь Ответ учащихся Описание внешности, речь,пейзаж. Найти в тексте Молодые люди, буфетчица, пейзаж. - -- - - - - - - - - - Об отношениях молодости и старости, о милосердии, о чувстве собственного достоинства, Через худ.деталь, жанр новеллы	Составляется список вариантов ответа.(на доске) Слайд№ 2 Книга - учебник жизни. Запись темы в тетрадь Слад 2 Слайд № 3 (схема: учит, открывает, - - - - - - - - - - Слайд 5 Работа в парах Зад.№2 - - - - - - - - - - гимнастика - - - - - - - - Работа в парах Зад.№4 Слайд 6 Слайд: старик, собака, молодые люди Зад.2 Индивидуальная работа Обрат.к «листу контроля» -- - - - - - - - - Слайд7 Слайд 8 - -- - -- - - --
7.Применение новых знаний	Как удалось вам сегодня услышать Паустовского, вы проверите, выполняя домашнее задание Стр.72 –творческая работа	Выберите1 из 2=х заданий, то что ближе вам. Запишите в дневник
8.Итог урока. Вывод по проблеме. Оценивание	Благодаря писателю Паустовскому вы прочувствовали жизнь вместе с героями его рассказа. Вспомните основной вопрос урока и первоначальные версии ответов. Почему книга является учебником жизни? Насколько они оправдались? Вывод: Книга рисует жизнь во всей сложности и многообразии, пробуждает в нас лучшие чувства; открывает мир; учит сопереживать; Позволяет почувствовать красоту и богатство языка, позволяющего делать речь правдивой и точной; советы таких книг могут быть полезны и взрослым и детям. Сегодня на уроке нам помогал открывать мир рассказ Паустовского «Старик в станционном буфете», входящий в сборник новелл «Золотая роза». Изучая произведения Тургенева, Пушкина, Л.Толстого, входящих в данный раздел,мы еще не раз встретимся с тем. Что известные предметы будут повертываться к нам неизвестной стороной, и мы будем открывать что-то новое для себя.		Слайд 2 Лист контроля.

Лист контроля

Задание№1 Подчеркни, что нового ты узнал о Паустовском

1.Писатель Константин Георгиевич Паустовский – один из любимых детьми рассказчиков

Почти в каждой его повести видны следы скитания. Поэзия странствия сливается с реальностью.

2.Паустовский писал не только о природе. Темами его произведений были жизнь и творчество людей литературы и искусства, людей прошлого и настоящего.

3. «Моя писательская жизнь началась с желания все знать и все видеть. Я не знаю ничего более близкого мне, чем наши простые люди. Я всегда жил со своими героями одной жизнью, всегда старался открыть в них добрые черты. С той же силой, с какой я любил все человечество, я ненавидел людскую тупость и невежество»

4. « Как только я покидаю воображаемый мир, так вся суровая правда жизни становится у меня на пути, все зло, избежать которого куда легче, нежели одолеть. Сила - в призыве к

человеку и человечности»

5. В отношениях человека к человеку он не выдерживает долгого конфликта. Его мир-это жизнь, какой она бывает, может быть и какой она должна быть.

4..Паустовского очень увлекал язык, его богатство, позволяющее делать речь правдивой и точной. Свое отношение к русскому языку и мысли он высказал в произведении «Золотая роза», куда и вошел рассказ «Старик в станционном буфете» Множество его заметок о языке, о том, как следует писать, полезны и взрослым и детям.

Задание№2

А) Выберите и запишите в таблицу слова, выражающие чувства героев

1в.-старик; 2в – собака; 3в – молодые люди.

Б)Составьте партитуру чувств вашего героя в цвете.

Радость

счастье тоска

Восторг грусть

Жалость печаль

любовь ненависть

сострадание безжалостность

чувство

собственного достоинства жестокость

взимопонимание зло

добро равнодушие

душевная щедрость

Теория литературы

Новелла - разновидность рассказа, отличающаяся остротой конфликта, нередко имеющая неожиданный финал

Художественная деталь – часть изображения человека (внешний вид, внешность, речь) и окружающего его материально-предметного мира (природа, быт, вещи), позволяющая охарактеризовать героя.

Беллетристика – повествовательная художественная литература

Словарная работа

1.Щетина – жесткая волосяная часть

2..Понуро – уныло, с опущенной головой

3.Заплатанная куртка – с поставленной заплаткой(кусок ткани, нашиваемый на место для починки)

4.Заискивая – лестью добиваясь чего-нибудь

5.Смотреть в рот –

6. Судорожно рыться в карманах – суетливо, беспокойно

7. Отмочил - сказал что-то нелепое, неприличное

8 .Рижский залив – залив Балтийского моря у берегов Эстонии и Латвии

10.Лиелупа – город в Латвии

11.Шквал – резкий порыв ветра

12.Прибой – бьющие в берег морские волны

13.Закраина – край льда

Оценка работы на уроке (от1 до 5б)

	Оценка учащегося	Оценка учителя
1.Умение действовать по плану
2.Умение вычитывать информацию из текста
3. Умение высказывать свое отношение к прочитанному
4.Активность на уроке

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:

100% +

Конечно, Толстой был в значительной степени импровизатором. Мысль у него опережала руку.

Все писатели, должно быть, знают то замечательное состояние во время работы, когда новая мысль или картина появляются внезапно, как бы прорываются, как вспышки, на поверхность из глубины сознания. Если их тут же не записать, то они могут так же бесследно исчезнуть.

В них свет, трепет, но они непрочны, как сны. Те сны, которые мы помним только какую-то долю секунды после пробуждения, но тут же забываем. Сколько бы мы ни мучились и ни старались вспомнить их потом, это не удается. От этих снов сохраняется только ощущение чего-то необыкновенного, загадочного, чего-то «дивного», как сказал бы Гоголь.

Надо успеть записать. Малейшая задержка – и мысль, блеснув, исчезнет.

Может быть, поэтому многие писатели не могут писать на узких полосках бумаги, на гранках, как это делают журналисты. Нельзя слишком часто отрывать руку от бумаги, потому что даже эта ничтожная задержка на какую-то долю секунды может быть гибельной. Очевидно, работа сознания совершается с фантастической быстротой.

Французский поэт Беранже писал свои песенки в дешевых кафе. И Эренбург, насколько я знаю, тоже любил писать в кафе. Это понятно. Потому что нет лучшего одиночества, как среди оживленной толпы, если, конечно, никто и ничто непосредственно не отрывает тебя от мыслей и не покушается на твою сосредоточенность.

Андерсен любил придумывать свои сказки в лесах. У него было хорошее, очень сильное зрение. Поэтому он мог рассматривать кусок коры или старую сосновую шишку и видеть на них, как сквозь увеличительную линзу, такие подробности, из которых легко составлялась сказка.

Вообще все в лесу – каждый замшелый пень и каждый рыжий муравей-разбойник, который тащит, как похищенную прелестную принцессу, маленькую мошку с прозрачными зелеными крылышками, – все это может обернуться сказкой.

Мне не хотелось бы говорить о своем собственном литературном опыте. Это вряд ли прибавит что-либо существенное к тому, что уже сказано. Но все же несколько слов от себя я добавлю.

Если мы хотим добиться наивысшего расцвета нашей литературы, то надо понять, что самая плодотворная форма общественной деятельности писателя – это его творческая работа. Скрытая от всех до выхода книги работа писателя превращается после ее выхода в общечеловеческое дело.

Нужно беречь время, силы и талант писателей, а не разменивать их на изнурительную окололитературную возню и заседания.

Писателю, когда он работает, нужны спокойствие и, по возможности, отсутствие забот. Если впереди ждет какая-нибудь, даже отдаленная, неприятность, то лучше не браться за рукопись. Перо будет валиться из рук, или из-под него поползут вымученные пустые слова.

Я несколько раз в своей жизни работал с легким сердцем, сосредоточенно и неторопливо.

Однажды я плыл зимой на совершенно пустом теплоходе из Батума в Одессу. Море было серое, холодное, тихое. Берега тонули в пепельной мгле. Тяжелые тучи, будто в летаргическом сне, лежали на хребтах отдаленных гор.

Я писал в каюте, иногда вставал, подходил к иллюминатору, смотрел на берега. Тихо пели в железной утробе теплохода могучие машины. Пищали чайки. Писать было легко. Никто не мог оторвать меня от любимых мыслей. Ни о чем, совершенно ни о чем не надо было думать, кроме как о рассказе, который я писал. Я ощущал это как величайшее счастье. Открытое море защищало меня от всяких помех.

И еще очень помогало работать сознание движения в пространстве, смутное ожидание портовых городов, куда мы должны были заходить, предчувствие, может быть, каких-то неутомительных и коротких встреч.

Теплоход резал стальным форштевнем бледную зимнюю воду, и мне казалось, что он несет меня к неизбежному счастью. Так мне казалось, очевидно, потому, что удавался рассказ.

И еще я помню, как легко было работать в мезонине деревенского дома, осенью, в одиночестве, под потрескиванье свечи.

Темная и безветренная сентябрьская ночь окружала меня и так же, как море, защищала от всяких помех.

Трудно сказать почему, но очень помогло писать сознание, что за стеной всю ночь напролет облетает старый деревенский сад. Я думал о нем, как о живом существе. Он был молчалив и терпеливо ждал того времени, когда я пойду поздним вечером к колодцу за водой для чайника. Может быть, ему было легче переносить эту бесконечную ночь, когда он слышал бренчанье ведра и шаги человека.

Но, во всяком случае, ощущение одинокого сада и холодных лесов, тянущихся за околицей на десятки километров, лесных озер, где в такую ночь, конечно, не может быть и нет ни единой человеческой души, а только звезды отражаются в воде, как отражались сто и тысячу лет назад, – это ощущение помогало мне. Пожалуй, я могу сказать, что в эти осенние вечера я был действительно счастлив.

Хорошо писать, когда впереди тебя ждет что-нибудь интересное, радостное, любимое, даже такой пустяк, как рыбная ловля под черными ивами на отдаленной старице реки.

Старик в станционном буфете

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом с висящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.

– Пети! – тихо позвал старик. – Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.

Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.

– Пети! – снова позвал старик. – А Пети! Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».

– Эх, Пети! Пети! – шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.

– Просишь, стерва? – спросил он. – А где твой хозяин?

Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.

– Что же это вы, гражданин! – сказал молодой человек. – Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.

Молодые люди захохотали.

– Ну и отмочил, Валька! – крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.

– Пети, не смей! – крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.

Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.

– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и пересчитывал ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

– Еще обижается! – сказал скуластый молодой человек. – Какой независимый, скажи пожалуйста.

– А, брось ты его! На что он тебе дался! – примирительно произнес один из его товарищей, наливая всем пиво.

Старик не проронил ни слова. Он подошел к стойке и положил несколько монет на мокрый прилавок.

– Один бутерброд! – сказал он хрипло.

Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост.

Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.

– Один! – сказал старик.

– Берите! – тихо сказала продавщица. – Я на вас не разорюсь…

– Палдиес! – сказал старик. – Спасибо!

Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.

Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

– Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она только ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза – верно, они слезились у него от ветра.

Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье.

Зачем я ее рассказал?

Размышляя о значении подробностей в прозе, я вспомнил эту историю и понял, что если передать ее без одной главной подробности – без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого заискивающего жеста маленького существа, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле.

А если выбросить и другие подробности – неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее.

В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики, особенно в вещах молодых писателей.

Но без подробности вещь не живет. Любой рассказ превращается тогда в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка.

Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая обычно ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, стала видной всем.

С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заполняют свои сочинения грудами подробностей – без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление.

Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его капли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном.

Или, чтобы передать страшное ощущение смерти грудного ребенка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»:

Измученная Даша уснула, а когда проснулась, ее ребенок был мертв.

«Схватила его, развернула, – на высоком черепе его светлые и редкие волосы стояли дыбом.

…Даша сказала мужу:

– Покуда спала, к нему пришла смерть… Пойми же – у него волосики стали дыбом… Один мучился… Я спала…

Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видения одинокой борьбы мальчика со смертью».

Эта подробность (легкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти.

Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность – определяющей целое и, кроме того, обязательной.

В рукописи одного молодого писателя я наткнулся на такой диалог:

«Здорово, тетя Паша! – сказал, входя, Алексей. (Перед этим автор говорит, что Алексей открыл дверь в комнату тети Паши рукой, как будто дверь можно открыть головой. )

– Здравствуй, Алеша, – приветливо воскликнула тетя Паша, оторвалась от шитья и посмотрела на Алексея. – Что долго не заходил?

– Да все некогда. Собрания всю неделю проводил.

– Говоришь, всю неделю?

– Точно, тетя Паша! Всю неделю. Володьки нету? – спросил Алексей, оглядывая пустую комнату.

– Нет. Он на производстве.

– Ну, тогда я пошел. До свиданьица, тетя Паша. Бывайте здоровы.

– До свидания, Алеша, – ответила тетя Паша. – Будь здоров.

Алексей направился к двери, открыл ее и вышел. Тетя Паша посмотрела ему вслед и покачала головой.

– Бойковитый парень. Моторный».

Весь этот отрывок состоит, помимо небрежностей и разгильдяйской манеры писать, из совершенно необязательных и пустых вещей (они подчеркнуты). Все это ненужные, нехарактерные, ничего не определяющие подробности.

В поисках и определении нужен строжайший отбор.

Подробность теснейшим образом связана с тем, что мы называем интуицией.

Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого.

Интуиция помогает авторам исторических произведений воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их неповторимый колорит, чувствования людей, их психику, которая, по сравнению с нашей, была, конечно, несколько иной.

Интуиция помогла Пушкину, никогда и не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать «Каменного гостя», а в «Пире во время чумы» дать картину средневековой Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Бернс – уроженцы этой туманной страны.

Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом – о человеке и его состоянии, о событии или, наконец, об эпохе.

Белая ночь

Старый пароход отвалил от пристани в Вознесенье и вышел в Онежское озеро.

Белая ночь простиралась вокруг. Я впервые видел эту ночь не над Невой и дворцами Ленинграда, а среди северных лесистых пространств и озер.

На востоке низко висела бледная луна. Она не давала света.

Волны от парохода бесшумно убегали вдаль, покачивая куски сосновой коры. На берегу, должно быть в каком-нибудь древнем погосте, сторож пробил на колокольне часы – двенадцать ударов. И хотя до берега было далеко, этот звон долетел до нас, миновал пароход и ушел по водной глади в прозрачной сумрак, где висела луна.

Я не знаю, как лучше назвать томительный свет белой ночи. Загадочным? Или магическим?

Эти ночи всегда кажутся мне чрезмерной щедростью природы – столько в них бледного воздуха и призрачного блеска фольги и серебра.

Человек не может примириться с неизбежным исчезновением этой красоты, этих очарованных ночей. Поэтому, должно быть, белые ночи и вызывают своей непрочностью легкую печаль, как все прекрасное, когда оно обречено жить недолго.

Я впервые ехал на север, но все казалось мне здесь знакомым, особенно груды белой черемухи, отцветавшей в ту позднюю весну в заглохших садах.

Много этой холодной и пахучей черемухи было в Вознесенье. Никто здесь ее не обрывал и не ставил на столы в кувшинах.

Я ехал в Петрозаводск. В то время Алексей Максимович Горький задумал издавать серию книг под рубрикой «История фабрик и заводов». К этому делу он привлек многих писателей, причем было решено работать бригадами, – тогда это слово впервые появилось в литературе.

Горький предложил мне на выбор несколько заводов. Я остановился на старинном Петровском заводе в Петрозаводске. Он был основан Петром Первым и существовал сначала как завод пушечный и якорный, потом занимался бронзовым литьем, а после революции перешел на изготовление дорожных машин.

От бригадной работы я отказался. Я был уверен тогда (как и сейчас), что есть области человеческой деятельности, где артельная работа просто немыслима, в особенности работа над книгой. В лучшем случае может получиться собрание разнородных очерков, а не цельная книга. В ней же, по-моему, несмотря на особенности материала, все равно должна была присутствовать индивидуальность писателя со всеми качествами его восприятия действительности, его стиля и языка.

Я считал, что как нельзя одновременно играть вдвоем или втроем на одной и той же скрипке, так же невозможно писать сообща одну и ту же книгу.

Я сказал об этом Алексею Максимовичу. Он насупился, побарабанил, по своему обыкновению, пальцами по столу, подумал и ответил:

– Вас, молодой человек, будут обвинять в самоуверенности. Но, в общем, валяйте! Только оконфузиться вам нельзя – книгу обязательно привозите. Всенепременно!

На пароходе я вспомнил об этом разговоре и поверил, что книгу напишу. Мне очень нравился север. Это обстоятельство, как мне тогда казалось, должно было значительно облегчить работу. Очевидно, я надеялся протащить в эту книгу о Петровском заводе пленившие меня черты севера – белые ночи, тихие воды, леса, черемуху, певучий новгородский говор, черные челны с изогнутыми носами, похожими на лебединые шеи, коромысла, расписанные разноцветными травами.

Петрозаводск был в то время тихим и пустынным. На улицах лежали большие мшистые валуны. Город был весь какой-то слюдяной – должно быть, от несильного блеска, исходившего от озера, и от белесого, невзрачного, но милого неба.

В Петрозаводске я засел в архивах и библиотеке и начал читать все, что относилось к Петровскому заводу. История завода оказалась сложной и интересной. Петр Первый, шотландские инженеры, наши крепостные талантливые мастера, карронский способ литья, водяные машины, своеобычные нравы – все это давало обильный материал для книги.

Прежде всего я набросал ее план. В нем было много истории и описаний, но мало людей.

Я решил писать книгу тут же, в Карелии, и потому снял комнату у бывшей учительницы Серафимы Ионовны – совершенно опростившейся старушки, ничем не похожей на учительницу, кроме очков и знания французского языка.

Я начал писать книгу по плану, но, сколько ни бился, книга просто рассыпалась у меня под руками. Мне никак не удавалось спаять материал, сцементировать его, дать ему естественное течение.

Материал расползался. Интересные куски провисали, не поддержанные соседними интересными кусками. Они одиноко торчали, не подкрепленные тем единственным, что могло бы вдохнуть жизнь в эти архивные факты, – живописной подробностью, воздухом времени, близкой мне человеческой судьбой.

Я писал о водяных машинах, о производстве, о мастерах, писал с глубокой тоской, понимая, что, пока у меня не будет своего отношения ко всему этому, пока хотя бы самое слабое лирическое дыхание не оживит этот материал, ничего из книги не получится. И вообще никакой книги не будет.

(Кстати, в то время я понял, что писать о машинах нужно так же, как мы пишем о людях, – чувствуя их, любя их, радуясь и страдая за них. Не знаю как кто, но я всегда испытываю физическую боль за машину, хотя бы за «Победу», когда она, напрягаясь, берет из последних сил крутой подъем. Я устаю от этого, пожалуй, не меньше, чем машина. Может быть, этот пример не очень удачен, но я убежден, что к машинам, если хочешь написать о них, надо относиться как к живым существам. Я заметил, что хорошие мастера и рабочие так к ним и относятся.)

Ничего нет отвратительнее и тяжелее беспомощности перед материалом.

Я чувствовал себя человеком, взявшимся не за свое дело, как если бы мне пришлось выступать в балете или редактировать философию Канта.

А память нет-нет да и колола меня словами Горького: «Только оконфузиться вам нельзя – книгу обязательно привозите».

Я был подавлен еще и тем, что рушилась одна из основ писательского мастерства, которую я свято чтил. Я считал, что писателем может быть только тот, кто умеет легко и не теряя своей индивидуальности овладевать любым материалом.

Это мое состояние кончилось тем, что я решил сдаться, ничего не писать и уехать из Петрозаводска.

– Вы как, бывало, мои дуры гимназистки перед экзаменом, – сказала она мне. – Так забьют себе головы, что ничего не видят и не могут понять, что важно, а что ерунда. Просто переутомились. Я вашего дела писательского не знаю, но думается мне, что тут напором ничего не возьмешь. Только перетянете себе нервы. А это и вредно и просто опасно. Вы сгоряча не уезжайте. Отдохните, поездите по озеру, погуляйте по городу. Он у нас славный, простой. Может, что и получится.

Но я все же решил уехать. Перед отъездом я пошел побродить по Петрозаводску. До тех пор я его как следует и не видел.

Я побрел к северу вдоль озера и вышел на окраину города. Домишки кончились. Потянулись огороды. Среди них то тут, то там виднелись кресты и могильные памятники.

Какой-то старик полол грядки моркови. Я спросил его, что это за кресты.

– Тут ране кладбище было, – ответил старик. – Вроде иностранцев здесь погребали. А сейчас эта земля пошла под огороды, памятники поубирали. А что осталось, так это ненадолго. До будущей весны постоят, не дольше.

Памятников, правда, было мало – всего пять-шесть. Один из них был обнесен чугунной оградой великолепного тяжелого литья.

Я подошел к нему. На гранитной сломанной колонке виднелась надпись на французском языке. Высокий репейник закрывал почти всю эту надпись.

Я сломал репейник и прочел: «Шарль-Евгений Лонсевиль, инженер артиллерии Великой армии императора Наполеона. Родился в 1778 году в Перпиньяне, скончался летом 1816 года в Петрозаводске, вдали от родины. Да снизойдет мир на его истерзанное сердце».

Я понял, что передо мной была могила человека незаурядного, человека с печальной судьбой, и что именно он выручит меня.

Я вернулся домой, сказал Серафиме Ионовне, что остаюсь в Петрозаводске, и тотчас пошел в архив.

Там работал совершенно высохший, даже как будто прозрачный от худобы старичок в очках, бывший преподаватель математики. Архив не был еще целиком разобран, но старичок прекрасно управлялся в нем.

Я рассказал ему, что со мной произошло. Старичок страшно разволновался. Он привык выдавать, да и то редко, скучные справки, главным образом выписки из церковных метрических книг, а сейчас нужно было произвести трудный и интересный архивный розыск – найти все, что касалось загадочного наполеоновского офицера, умершего почему-то в Петрозаводске больше ста лет назад.

И старичок и я – мы оба беспокоились. Найдутся ли в архиве хоть какие-нибудь следы Лонсевиля, чтобы по ним можно было с большей или меньшей вероятностью восстановить его жизнь? Или мы ничего не найдем?

В общем, старичок неожиданно заявил, что не пойдет ночевать домой, а будет рыться в архиве всю ночь. Я хотел остаться с ним, но оказалось, что посторонним в архиве находиться нельзя. Тогда я отправился в город, купил хлеба, колбасы, чаю и сахару, принес все это старичку, чтобы он мог ночью поесть, и ушел.

Поиски длились девять дней. Каждое утро старичок показывал мне список дел, где, по его догадкам, могли быть какие-нибудь упоминания о Лонсевиле. Против наиболее интересных дел он ставил «птички», но называл их, как математик, «радикалами».

Только на седьмой день была найдена запись в кладбищенской книге о погребении при несколько странных обстоятельствах пленного капитана французской армии Шарля-Евгения Лонсевиля.

На девятый день были найдены упоминания о Лонсевиле в двух частных письмах, а на десятый – оборванное, без подписи донесение олонецкого губернатора о кратковременном пребывании в Петрозаводске жены «означенного Лонсевиля Марии-Цецилии Тринитэ, приезжавшей из Франции для установки памятника на его могиле».

Материалы были исчерпаны. Но и того, что нашел сиявший от этой удачи старичок-архивариус, было достаточно, чтобы Лонсевиль ожил в моем воображении.

Как только появился Лонсевиль, я тотчас засел за книгу – и весь материал по истории завода, что еще недавно так безнадежно рассыпа́лся, вдруг лег в нее. Улегся плотно и как бы сам собой вокруг этого артиллериста, участника французской революции и наполеоновского похода в Россию, взятого в плен казаками под Гжатском, сосланного на Петрозаводский завод и умершего там от горячки.

Так была написана повесть «Судьба Шарля Лонсевиля».

Материал был мертв, пока не появился человек.

Кроме того, весь заранее составленный план книги разлетелся вдребезги. Теперь повествование уверенно вел за собой Лонсевиль. Он как магнит притянул к себе не только исторические факты, но и многое из того, что я видел на севере.

В повести есть сцена оплакивания умершего Лонсевиля. Слова женского плача над ним я взял из подлинных причитаний. Этот случай заслуживает того, чтобы о нем упомянуть.

Я ехал на пароходе вверх по Свири, из Ладожского озера в Онежское. Где-то, кажется в Свирице, на нижнюю палубу внесли с пристани простой сосновый гроб.

В Свирице, оказывается, умер старейший и самый опытный на Свири лоцман. Его друзья-лоцманы решили провезти гроб с его телом по всей реке – от Свирицы до Вознесенья, чтобы покойный как бы простился с любимой рекой. И кроме того, чтобы дать возможность береговым жителям попрощаться с этим очень уважаемым в тех местах, своего рода знаменитым человеком.

Дело в том, что Свирь порожистая и стремительная река. Пароходы без опытного лоцмана не могут проходить свирские стремнины. Поэтому на Свири с давних пор существовало целое племя лоцманов, очень тесно связанных между собой.

Когда мы проходили стремнины – пороги, наш пароход тащили два буксира, несмотря на то что он сам работал полным ходом.

Вниз по течению пароходы шли в обратном порядке – и пароход и буксир работали задним ходом против течения, чтобы замедлить спуск и не налететь на пороги.

О том, что на нашем пароходе везут умершего лоцмана, дали телеграмму вверх по реке. Поэтому на каждой пристани пароход встречали толпы жителей. Впереди стояли старухи-плакальщицы в черных платках. Как только пароход подваливал к пристани, они начинали оплакивать умершего высокими, томительными голосами.

Слова этого поэтического плача никогда не повторялись. По-моему, каждый плач был импровизацией.

Вот один из плачей:

«Пошто отлетел от нас в смертную сторону, пошто покинул нас, сиротинушек? Нешто мы тебя не привечали, не встречали добрым да ласковым словом? Погляди на Свирь, батюшка, погляди в останний раз, – кручи запеклись рудой кровью, течет река из одних наших бабьих слез. Ох, за что же это смерть к тебе пришла не ко времени? Ох, чего же это по всей Свири-реке горят погребальные свечечки?»

Так мы и плыли до Вознесенья под этот плач, не прекращавшийся даже ночью.

А в Вознесенье на пароход взошли суровые люди – лоцманы – и сняли с гроба крышку. Там лежал седой могучий старик с обветренным лицом.

Гроб подняли на льняных полотенцах и понесли на берег под звонкий плач. За гробом шла молодая женщина, прикрыв шалью бледное лицо. Она вела за руку белоголового мальчика. За ней в нескольких шагах позади шел средних лет мужчина в форме речного капитана. Это были дочь, внук и зять умершего.

На пароходе приспустили флаг, и, когда гроб понесли на кладбище, пароход дал несколько протяжных гудков.

И еще одно впечатление отразилось в этой повести. Ничего значительного в этом впечатлении не было, но почему-то оно в моей памяти накрепко связано с севером. Это необыкновенный блеск Венеры.

Никогда я еще не видел блеска такой напряженности и чистоты. Венера переливалась, как капля алмазной влаги на зеленеющем предрассветном небе.

Это была действительно посланница небес, предвестница прекрасной утренней зари. В средних широтах и на юге я как-то никогда не замечал ее. А здесь казалось – она одна сверкает в своей девственной красоте над пустошами и лесами, одна властвует в предутренние часы над всей северной землей, над Онегой и Заволочьем, над Ладогой и Заонежьем.

Душа о милосердии просила….

Урок-размышление

по рассказу К.Паустовского

» Старик в станционном буфете »

Сад скульптур Одесского литературного музея. Паустовский, изображенный в виде сфинкса, все в этой жизни ведающего и хранящего тайное знание: о мире, о людях, об Одессе, взирает на окружающих с философской мудростью.

«Сфинкс – это символ времени, хранитель мудрости».

Марлен Дитрих , посетившая Советский Союз, встала перед писателем на колени и поцеловала ему руку, хотя она читала только одну его новеллу – «Телеграмма». «Так может написать только великий мастер», – говорила актриса в интервью одной из советских газет.

• Здесь не жил писатель Паустовский, Что же все вокруг поет о нем? Почему среди замшелых буден, Одурев от бесконечных бед, К дому этому стремятся люди, Словно бабочки из тьмы на свет? И не с любопытством ротозеев, А с надеждой, робкой как птенец, К истинно народному музею Мы идем, изверившись вконец. Чтобы душу отогреть с мороза И живого слова зачерпнуть, Чтоб сквозь грозы Золотая Роза Каждому высвечивала путь. Этот тихий уголок московский, Парк кузьминский, деревянный дом… Здесь живет писатель Паустовский -
• Приходите к чаю вечерком .

• Константина Георгиевича называли волшебником. Он умел писать так, что у человека, читающего его книги, становились волшебными глаза.
• О нем еще говорили, что «в казенном и скучном газетном море он был островом с цветущей травой»

• На перроне горят фонари допоздна.
• Мчатся мимо экспрессы и ветер…
• Он весь вечер сидит и сидит у окна –
• Кто ему это место его указал?
• Есть ли где-нибудь братья и дети?
• Безымянный посёлок. Пустынный вокзал.
• Человек в станционном буфете.
• Нет портфеля в руках, чемодана у ног,
• Нет забот о плацкартном билете.
• Словно он преступил отчужденья порог,
• Человек в станционном буфете.
• По программе «Орбита» идёт детектив.
• Возле стойки измаялся «третий».
• Он бесстрастен и сух. И как тень молчалив
• Человек в станционном буфете.

«– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать её на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам . Пальцы у него дрожали».

• Губительнее нет порока,
• Чем равнодушье в сердце приютить
• Чтоб излечить недуг сердечный этот
• Не бойтесь сострадать,жалеть,любить.

• Равнодушие- самая страшная болезнь души

• Алексис Токвиль

• Единственный человек, который проявил участие к старику, – продавщица.
• Молодых людей можно назвать равнодушными, потому что они вели себя грубо, бестактно по отношению к пожилому, возможно, больному человеку, насмехаясь, унижая его.
• И без того непростое положение старика от их насмешек усугубилось еще большим осознанием своего одиночества и беззащитности.
• Однако, несмотря на это, можно отметить достоинство старика, его независимость, гордость.

Настроение героев

Старик

Собака

• Понуро сидел тихо позвал
• Голос дрогнул от огорчения

• Сидела, прижавшись к ноге, дрожала, не выдержала заискивая начала смотреть в рот
• она его
• слышит и извиняется, отвела глаза

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: "Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд

одинокий

независимый

гордый

старик

бедный

чувство достоинства

МОЛОДЕЖЬ

БУФЕТЧИЦА

• Добрая
• Сердечная
• Понимающая
• Кормит
• Сочувствует
• Щедрая

• Человек

• Равнодушные
• Грубые
• Бездушные
• Унижают
• Оскорбляют
• Пьют

• Хамы

• Почему собака попрошайничает?
• Каковы отношения между собакой и стариком?
• Какой представляется жизнь старика, какие детали говорят об этом
• Как реагирует старик на попрошайничество собаки, что испытывает при этом

• Какое чувство испытывают молодые люди к старику и собаке?
• Почему все-таки кидают ей еду?
• Как себя при этом ведут?

• Почему собака не берет еду из рук молодых людей?
• -Почему она берет бутерброд от буфетчицы?
• -Какова роль пейзажа в рассказе?

• Не злато и серебро ,
• А в жизни всего превыше
• Ценилось в людях добро.
• Добро И очаг под крышей.
• И как бы кто ни хотел,
• Пусть в сейфах оно
• И не значилось,
• Добро бескорыстных дел
• Душевной данью оплачивалось.
• И с верою этой простой,
• Весь мир вдруг окинув оком,
• Стань мудрым, как Лев Толстой,
• Взрывным, как поэмы Блока.
• И всяк твой отыщет след
• (Всё доброе не убудет),
• Бессмертье несут земле
• Творящие радость люди…
• Роняя волос серебро
• И мчась в неоглядные дали,
• Спешите творить добро,
• Пока вы ещё не устали.

• Какое впечатление произвёл на вас рассказ? Почему?
• Кто из героев проявил отзывчивость к старику?
• Можно ли назвать молодых людей равнодушными? Почему?

• В чем отличие отзывчивости от равнодушия?
• Какие качества человека способствуют проявлению отзывчивости?
• Приходилось ли вам сталкиваться с равнодушием?
• К чему может привести равнодушное отношение к окружающим ?

• Немало встречается злого
• В любой человечьей судьбе.
• А скажут лишь доброе слово –
• И легче на сердце тебе.
• Но доброе слово такое
• Не каждый умеет найти,
• Чтоб справиться другу с тоскою,
• Невзгоды осилить в пути.
• Нет доброго слова дороже,
• Заветного слова того,
• Но редко, друзья мои, все же
• Мы вслух произносим его.

• Как легко обидеть старика! Скажешь ему что-то неуклюже - Сразу взгляд бездомного щенка: Никому-то я теперь не нужен! Ты уж позабыл, что ты сказал, А у него горит на сердце рана, Слезы набегают на глаза, Словно у ребенка от обмана. Жизнь ушла. И завтра придет ночь. Заберет. Ни встать, ни оглянуться. А ведь так легко ему помочь - Только, как ребенку, улыбнуться! Что нас ждет? Быть может РАЙ иль АД? Может быть, что ничего не будет. Старики над самой пропастью стоят. Помните всегда об этом, ЛЮДИ!

• Формула и портрет доброты.
• ПОСТУПКИ + СЛОВА=ДОБРОТ А

• Научиться быть добрым трудно. Путь к доброте нелегок, поэтому человек должен чаще останавливаться и размышлять о совершенных поступках и о сказанных словах. У каждого человека, большого и маленького, свой путь к Доброте.
• Так заботьтесь о своей душе и не позволяйте ей зарастать сорняками, наполняйте душу солнечным светом, добрыми словами и добрыми делами. Спешите делать добро, пока не стало поздно. С добром надо спешить, а то оно может остаться без адреса.

Паустовского Таруса хоронила, На руках несла, не уронила, криком не кричала, не металась, лишь слеза катилась за слезою. Все ушли, она одна осталась И тогда ударила грозою…

• Над высокой свежею могилой застонало небо, гром загрохал, полыхнуло с яростною силой. Отпевала Паустовского эпоха.

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в
Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет
прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.
Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и
понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной
рыбачьей куртки.
Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись
к его ноге, и дрожала.
Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными
затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и
на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном
матче и не обращали на это внимания.
Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину,
собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и,
заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.
- Пети! - тихо позвал старик. - Как же тебе не стыдно! Зачем ты
беспокоишь людей, Пети?
Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали
и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка
спохватывалась и подымала их снова.
Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело
подливали себе в стаканы холодное пиво.
Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в
такую стужу совершенно ледяное пиво.
- Пети! - снова позвал старик. - А Пети! Ступай сюда!
Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять
старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не
может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую
сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не
можешь купить мне такой бутерброд».
- Эх, Пети, Пети! - шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от
огорчения.
Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика.
Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить, потому что у нее
самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не
стала просить у чужих людей.
Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил
собаку.
- Просишь, стерва? - спросил он. - А где твой хозяин?
Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть
взвизгнула.
- Что же это вы, гражданин! - сказал молодой человек. - Раз собаку
держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас
милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.
Молодые люди захохотали.
- Ну и отмочил, Валька! - крикнул один из них и бросил собачке кусок
колбасы.
- Пети, не смей! - крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая
шея покраснели.
Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на
колбасу.
- Не смей брать у них ни крошки! - сказал старик.
Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной
мелочи и начал пересчитывать ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к
монетам. Пальцы у него дрожали.
- Еще обижается! - сказал скуластый молодой человек. - Какой независимый, скажи пожалуйста!
- А, брось ты его! На что он тебе сдался? - примирительно сказал один из
молодых людей, наливая всем пиво.
Старик ничего не ответил. Он подошел к стойке и положил горсть мелких
денег на мокрый прилавок.
- Один бутерброд! - сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав
хвост. Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.
- Один! - сказал старик.
- Берите! - тихо сказала продавщица. - Я на вас не разорюсь...
- Палдиес! - сказал старик. - Спасибо!
Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал
прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый
солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.
Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в
серый носовой платок и спрятал в карман.
Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:
- Ах, Пети, Пети! Глупая собака!
Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на нее и вытирал
рукавом глаза - они у него слезились от ветра.