Кориолан история. Кориолан гней марций

Когда в следующем году в Риме начался голод, из Сицилии прибыло зерно и Кориолан, ставший во главе патрицианской партии, предложил продавать его по низким ценам, если плебеи откажутся от трибунской защиты. Трибуны вызвали его в суд, причём это был первый случай вызова патриция на суд плебеев. По Ливию Кориолан на суд не явился, а отправился в добровольное изгнание к вольскам и начал искать повод к войне с Римом. По Дионисию Кориолан присутствовал на суде, успешно выступил в свою защиту, но был всё-таки осуждён, так как вскрылся факт присвоения военной добычи, захваченной во время похода против анциатских вольсков. Возглавив вместе с вольским аристократом Туллом Ауфидием собравшихся у Ферентинского источника вольсков, Кориолан довёл их войско до Рима и только посольство женщин во главе с женой и матерью Кориолана тронуло его сердце, и он отвёл вольсков от города, за что был убит ими как предатель, и в Риме патрицианские женщины носили о нём траур в течение года. Ливий, ссылаясь на Фабия Пиктора, передаёт, что Кориолан дожил до глубокой старости. Эта неортодоксальная версия была известна и Цицерону .

По Дионисию Кориолан - командующий плебейским ополчением, присоединившимся к армии патрициев и их клиентов. С одной стороны, Кориолан изображён популярным среди плебеев благодаря военным подвигам, с другой именно плебс не допустил Кориолана к консульской должности, хотя его поддерживали патриции. Далее он уже выступает как непримиримый враг плебеев, стремящийся лишить их защиты со стороны народных трибунов. По-видимому в повествовании Дионисия сохранились две различные редакции этой саги. В первой Кориолан представлен как плебейский военачальник, вторая стремится превратить его в патриция, воинственно отстаивающего привилегии своего сословия.

Позднейшие исследователи неоднократно обращались к анализу сказания, особенно, когда речь заходила о критике римской традиции для выявления в ней достоверных частей. Моммзен отрицал историческую основу легенды. Однако датирование легенды 493 до н. э. , когда был заключён Кассиев договор, выдаёт реальную связь событий: поход Кориолана на Рим закончился заключением равноправного договора с латинами, что впоследствии так тщательно пытались скрыть.

На сюжет легенды Уильям Шекспир написал трагедию «Кориолан» , а в 2011 по ней снят фильм режиссера Ральфа Файнса.

Примечания

Литература

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Гней Марций Кориолан" в других словарях:

- (Gnaeus Marcius Coriolanus), по древнеримской легенде, патриций и полководец, командовавший войсками при взятии города вольсков Кориол в 493 до н. э. (отсюда его прозвище). Преследуемый трибунами за попытку лишить плебеев их политических прав,… …

Гней см. Кориолан, Гней Марций …

Кориолан, Гней Марций - Римский полководец, завоевавший в 493 до н. э. вольский город Кориолы, но потерпел неудачу на выборах при попытке стать консулом из за своего презрения к плебеям. Бежал к вольскам, с которыми выступил против Рима. Только уговоры его матери… … Античный мир. Словарь-справочник.

Гней: Гней Арулен Целий Сабин римский юрист, консул 69 года. Гней Домиций Агенобарб: Гней Домиций Агенобарб (консул 192 года до н. э.) Гней Домиций Агенобарб (консул суффект 162 года до н. э.) Гней Домиций Агенобарб (консул 122 года до н. э … Википедия

Гней Марций Кориолан римский полководец «Кориолан» трагедия Шекспира «Кориолан» увертюра Бетховена до мажор Ор. 62 к одноименной трагедии Генрих Иосиф Коллина … Википедия

ГНЕЙ МАРЦИЙ (Gnaeus Marcius Coriolanus) или Гай Марций, легендарный герой Рима. Прославился взятием города вольсков Кориолы, благодаря чему и получил свое прозвище. Встал во главе аристократической партии, пытался упразднить должность плебейских… … Энциклопедия Кольера

Гней Марций Кориолан римский полководец. «Кориолан» трагедия Шекспира. «Кориолан» трагедия Генрих Иосиф Коллина. Кориолан (увертюра) увертюра Бетховена до минор Ор. 62 к одноименной трагедии Генрих Иосиф Коллина. «Кориолан» … … Википедия

Гней Марций (Gnaeus Marcius Coriolanus), по древнеримской легенде, патриций и полководец, командовавший войсками при взятии города вольсков Кориол в 493 до н. э. (отсюда его прозвище). Преследуемый трибунами за попытку лишить плебеев их… … Большая советская энциклопедия

Гней Марций (Gnaeus Marcius Coriolanus) легендарный представитель плебейского рода Марциев, изображавшийся старшими анналистами в виде патриция и консула, командовавшего рим. войсками при взятии Кориол в 493 до н. э. Преследуемый трибунами за… … Советская историческая энциклопедия

Кориолан - Гней Марций, легендарный полководец и герой др. рим. истории, согласно преданиям, завоевавший в 493 до н. э. Вольский город Кориолы, за что получил прозвище К. В 491 до н. э. боролся против плебеев, которые добились затем его изгнания.… … Словарь античности

Царь Луций Тарквиний был честолюбивым и жестоким человеком, и римляне изгнали его. Царская власть в Риме была уничтожена навсегда. Однако Тарквиний не смирился и много раз пытался вернуть себе утраченный трон. Но заговоры, которые он устраивал, срывались, а его вероломные нападения отражались молодой республикой. Тарквиний в последний раз решил попытать счастья. Он собрал своих сторонников и поднял против Рима несколько италийских племен. Римляне двинулись навстречу врагам. У Регильского озера завязалась ожесточенная битва. Она длилась долго, а исход ее все еще оставался нерешенным.
В разгар сражения полководец Авл Постумий заметил, что один из римских воинов упал, пораженный ударом копья. Подле раненого никого не было, и враги устремились к нему, чтобы добить. Гибель его казалась неминуемой. Вдруг наперерез врагам ринулся юноша, почти мальчик. Он успел прикрыть раненого щитом, а мечом сразил одного из нападавших и ранил другого. Раненый римлянин был спасен.
- Кто этот юный воин, не уступающий- в храбрости и в искусстве боя ветеранам? - спросил Авл Постумий.
- Это Гай из рода Марциев,- ответили полководцу,- это его первая война.
Битва закончилась полной победой римлян. После сражения военачальник награждал храбрейших воинов. Среди них был Гай Марций.

247

Ты спас своего соотечественника в бою,- сказал Авл Постумий.- Такой подвиг достоин высокой награды.
Под одобрительные крики воинов кудрявая голова юноши была увенчана дубовым венком. Это была первая боевая награда Гая Марция. С тех пор он участвовал во многих войнах, сражался во многих битвах. Он стал ловким, сильным, смелым и опытным воином и возвращался из походов увенчанный лаврами.
Гай Марций принадлежал к старому богатому патрицианскому роду. Отец Гая умер рано, и мальчика воспитала мать, которую он всю жизнь нежно любил. Гай вырос стройным, сильным юношей, больше всего увлекавшимся военными играми и упражнениями. В характере Гая Марция было много противоречивого. Он сочетал в себе глубокую любовь к матери, привязанность и уважение к друзьям из благородных римских фамилий с презрением к тем, кто не родился патрицием. Отчаянная храбрость совмещалась в~нем с безмерным честолюбием, и чем больше гремела слава о его военных подвигах, тем надменнее он становился. Твердость его взглядов легко оборачивалась упрямством. Он был горяч и быстро переходил от одного настроения к другому, от дружбы к вражде, от великодушия к жестокости, от спокойствия к необузданному гневу. Взгляды его с возрастом не изменились. Гай Марций был аристократом и по рождению и по своим убеждениям. Он считал, что только патриции достойны управлять государством. В борьбе, которая тогда шла между богатыми - патрициями и бедняками - плебеями, Марций безоговорочно стоял на стороне патрициев и не скрывал своих чувств. Он был в числе тех, кто противился каким бы то ни было уступкам народу.
- Толпу надо успокаивать,- говорил он,- не уступками, а силой. Казните несколько зачинщиков, остальные сами под чинятся. Чем больше им уступать, тем больше они будут требовать!
Эти речи Гая Марция заставили народ относиться к нему настороженно, несмотря на его военные подвиги и заслуги перед Римом.
Вскоре плебеи добились уступок, был заключен «священный договор» и созданы должности народных трибунов, обладавших важными правами. К ним любой плебей мог обратиться за помощью и защитой. Народные трибуны не подчинялись консулам и сенату и могли отменить любое их распоряжение,- это было так называемое право «вето». Личность народного трибуна считалась Священной и неприкосновенной.
Длительная борьба патрициев и плебеев, казалось, закончилась. Римский народ с надеждой глядел в будущее. Но только необходимость заставила патрициев протянуть руку плебеям; в глубине души они продолжали считать их своими врагами. Не изменил своим убеждениям и Гай Марций. С особой неприязнью он относился к народным трибунам, защитникам прав плебеев.

248

Соседние народы были враждебны Риму. Особенно сильными и непримиримыми врагами были вольски. Несколько раз они поднимались против Рима. Полагая, что Рим ослаблен внутренними раздорами, вольски снова начали войну.
Договор, заключенный между патрициями и плебеями, позволил римлянам выставить сильное войско, во главе которого стал консул Коминий. Война началась удачно для Рима. Войско Коминия вторглось во владения вольсков, захватило несколько городов. Но когда римляне подошли к городу Кориолы, им пришлось остановиться. Мощные стены города нельзя было взять штурмом. Пришлось начать осаду.
Сопротивление осажденных постепенно ослабело. Казалось, падение города близко. В это время лазутчики донесли римскому полководцу, что на выручку Кориол движутся большие силы вольсков. Коминий разделил свое войско на две части. Меньшую часть оставил под стенами города. С главными же силами он двинулся навстречу вольскам, идущим на выручку своим соотечественникам. Гай Марций остался у Кориол.
Осажденные заметили, что число их врагов уменьшилось, и решили воспользоваться этим, сделать вылазку и вырваться из кольца осады. Раскрылись городские ворота. Вольски неожиданно напали на римские линии. Удар был внезапным, и вольски дрались с таким мужеством,- ведь от исхода вылазки зависела их жизнь,- что римляне не устояли. Ряды их дрогнули. Вскоре римляне обратились в бегство.
Гай Марций бросился к бегущим воинам:
- Стой! Стой! - закричал он.- Кто истинный римлянин, тот

249

станет рядом со мной! Встретим врага как воины! Только трус не стыдится позорной раны в спину!
Несколько воинов остановились подле Марция. С этой горсткой людей он бросился навстречу врагам. Завязалась ожесточенная схватка. Гай Марций разил вольсков, так же яростно сражались и другие римляне. Для них сейчас не было иного выхода, кроме победы или смерти.
Бегущие римские воины заметили этот неравный бой. Стыд охватил их, они поняли, что оставили в опасности товарищей. Сначала один, другой, затем все римские воины повернулись лицом к врагу. Битва разыгралась с новой силой. На этот раз вольски не смогли противостоять натиску римлян, начали отходить, а затем отступление превратилось в бегство. Вольски бежали к городу, чтобы укрыться за его толстыми стенами.
Ворота города открылись, чтобы принять беглецов. Это увидел Марций, сражавшийся впереди других. Он крикнул:
- Римляне! Это для нас открыли ворота! Войдем в город!
Воины заколебались. Ведь их было немного, в городе же укрывались все силы вольсков. Однако Марций даже не оглянулся. Не медля ни мгновения, он бросился вперед и вместе с беглецами ворвался в город. За ним последовали другие римские воины.
В городе началась паника. Вольски были испуганы и растеряны - они не знали, что в ворота прорвалась только горстка людей.
У Марция был грозный и устрашающий вид. Кровь струилась из нескольких полученных им в бою ран. Его глаза горели. Он издавал воинственные крики, подбадривая римлян, а его меч разил тех, кто осмеливался схватиться с ним. Когда он приблизился к первому дому, то бросил факел и поджег его. Так же поступили и другие римляне. Ветер переносил огонь с крыши на крышу, от строения к строению. Вскоре значительную часть города охватило пламя. Пожар увеличил панику. Пользуясь общим смятением, римляне открыли все ворота, и римское войско вошло в город. Судьба Кориол была решена.
Отважный Гай Марций не удовольствовался этой победой. Он обратился к воинам:
- Римляне! Мы покорили Кориолы, но это только полдела. Поспешим на помощь тем, которые в открытом бою бьются с врагами...
Во главе небольшого отряда Марций быстрым маршем двинулся туда, где воины Коминия стояли против вольсков.
Римляне увидели, что к ним приближаются несколько десятков человек в запыленных, изорванных, покрытых кровью одеждах.
- Великие боги! - воскликнул консул.- Мы разбиты под Кориолами! Печальную весть принес ты, Гай Марций...
Марций прервал Коминия:

250

Пусть тебя, Коминий, не пугает наш вид. Мы не беглецы, мы победители. Кориолы пали!
Римское войско восторженно приветствовало эти слова. Консул обнял Марция и расцеловал его.
- Скажи, Коминий, где расположены лучшие воины врага? - спросил Гай Марций, указывая на вольсков.
- Они стоят в центре,- ответил консул.
- Прошу тебя, исполни мое желание - поставь мой отряд против центра.
- Ты смел и неутомим, Марций,- сказал Коминий.- Пусть будет так.
И в новом сражении Гай Марций показал свою храбрость, свое искусство. Он помог успеху римлян. Когда разбитые вольски побежали, спасаясь от мечей римлян, многие говорили Марцию:
- Победа уже завоевана, иди, Марций, отдохни. Кровь течет из твоих ран. Ты заслужил отдых.
- Нет! - решительно возразил Марций.-Победитель не должен знать усталости!- И бросился преследовать врагов.
Победа была полной, Вольски потеряли много людей. Римляне захватили большую добычу и сотни пленных.
На другой день войско построилось на поле. Как того требовал обычай, полководец принес жертвы богам. Затем он обратился к Гаю Марцию:
- Доблестный воин, ты показал высокое мужество. Твоя доля в победе велика. Пусть же будет велика и твоя доля в добыче. Но прежде возьми этого коня.- Коминий приказал подвести к Марцию прекрасного боевого коня в великолепной сбруе и продолжал:- А себе, Марций, возьми десятую часть всех ценностей, всего золота, десятую часть пленников, десятую часть лошадей, захваченных у врага. Одобряете ли вы мое решение? - обратился Коминий к воинам.
Раздались удары мечей о щиты и восторженные крики:
- Слава доблестному Марцию! Марций поднял руку и попросил тишины:
- Благодарю тебя, о консул, за похвалы,- сказал он.- Благодарю за боевого коня. Я принимаю его. Но я не приму большей доли добычи, чем другие. Все должны получить равные части. Я прошу дать мне одного пленника, я хочу, в благодарность богам, дать ему свободу.
Бескорыстие Марция удивило всех не меньше, чем раньше его храбрость в сражении. Приветствия разразились с еще большей силой. Когда толпа умолкла, консул сказал:
- Нельзя, римляне, заставить человека взять больше добычи, чем он желает. Но есть награда, от которой нельзя отказаться. Пусть же отныне он будет называться Гай Марций Кориолан. Только ему ведь мы обязаны взятием Кориол. Это имя

251

всегда будет напоминать римлянам о его доблести, о его подвиге!
Со славой вернулся Гай Марций в Рим, в дом своей матери, где он по-прежнему жил. Он стал самым знаменитым человеком в городе.
Но ни награда, ни слава не изменили взглядов Кориолана. Он оставался одним из самых крайних приверженцев патрициев и не скрывал своих чувств. Многих простых людей стала раздражать его надменность, хотя слава о его подвигах еще привлекала к нему.
Между тем в Риме настали тяжелые времена. Война принесла бедствия. Борьба между патрициями и плебеями продолжала разорять страну. Значительная часть полей оставалась необработанными. Стало не хватать хлеба. В Риме начался голод. Народ роптал и требовал, чтобы были приняты меры. Консулы отправили во все стороны гонцов, чтобы узнать, где можно купить хлеб. Соседние народы были враждебны Риму и отказались продать хлеб. Они радовались, что в Риме наступили трудные времена. Только в далекой Сицилии удалось купить и еще получить в дар зерно. Но путь из Сицилии был труден и долог. Надо было до того, как придет сицилийский хлеб, распорядиться теми небольшими запасами, какие удалось собрать с римских полей. Народ волновался. Он не доверял патрициям. Народные трибуны бдительно охраняли интересы плебеев. Они произносили резкие речи против патрициев. На улицах Рима доходило до вооруженных столкновений.
В разгар этих событий в Рим прибыли послы от города Велитрия. Там пронеслась чума, и множество жителей города умерло. Едва десятая часть осталась в живых. Город обезлюдел. Уцелевшие граждане избрали послов и направили их в Рим, чтобы просить сенат о покровительстве. Велитрийцы просили также прислать им переселенцев-колонистов.
Сенат решил отправить часть плебеев в опустошенный чумой город. Патриции надеялись разом достичь двух целей: и заселить новые владения, и удалить из Рима беспокойных плебеев. Одним из ярых сторонников этого плана был Кориолан.
Народные трибуны выступили против. Трибуны говорили: патриции одних граждан морят голодом, других посылают в жертву чуме.
Помимо всего сенат задумал новый поход против вольсков. Но плебеи отказывались воевать и не желали слушать разговоров о переселении. Сенат не знал, что делать. Кориолан призывал обуздать дерзостных трибунов. Он требовал принудительного переселения бедняков в Велитрий.
- Плебеям,- говорил он,- надо показать, что можно воевать и без их помощи.
Кориолан собрал отряд из патрициев и совершил набег на владения вольсков. Была захвачена большая добыча: хлеб, скот, оружие, драгоценности, рабы.

252

Поведение Кориолана возбуждало недовольство народа. Многие прежние его сторонники отошли от человека, который недавно был любимейшим героем Рима. Все реже говорили о его военных подвигах. Популярность Кориолана падала. Скоро это стало ясно всем.
Пришло время избирать новых консулов. Кориолан выставил свою кандидатуру. Ее поддержали патриции. Еще были люди, для которых слава Кориолана покрывала недостатки его характера.
По обычаю в день выборов кандидат в консулы должен был явиться на форум, чтобы его видел народ и знал о его намерениях. Кориолан появился на форуме в сопровождении сенаторов. Патриции старались показать, что он самый желанный кандидат. Кориолан вел себя надменно. Он резко и враждебно говорил о плебеях. И плебеи голосовали против него.
Народ не избрал Кориолана консулом.
В ярости Кориолан удалился с форума. Его неприязнь к народу переросла в ненависть.
Наконец в Рим прибыло давно ожидавшееся зерно. Часть зерна была закуплена в Италии, а остальное из Сицилии - подарок сиракузского царя Гелона. Сенаторы собрались, чтобы решить, как распорядиться этим хлебом. На улицах города, на форуме собирались радостные толпы. Ожидали решения, которое положит конец нужде и голоду.
После долгих споров сенаторы решили, чтобы часть хлеба поступила в продажу, а остальное было бесплатно роздано римлянам. Уже большинство сенаторов готово было присоединиться к этому решению, как с места поднялся Кориолан и сказал:
- Сенаторы! Отчего возник голод в Риме? Он возник из-за лености тех, кто своим бунтом привел страну на край пропасти. Эти же люди потом делали все, чтобы отечеству было трудно. Кто же эти люди, сенаторы? Это те, кого вы хотите теперь за их вражду к отечеству наградить бесплатным зерном! Нет, не так надо поступать. Сейчас настало время не подарков, а расплаты. Они говорят, что цена на зерно слишком высока. Что же, верните древние права патрициев, уничтожьте должность этих болтунов, народных трибунов. Если хотите набить свои желудки, безоговорочно подчинитесь нам! Вот как надо говорить с этими людьми, сенаторы! Народ должен у ваших ног просить милости, а не награды...
Так говорил Кориолан. Его речь вызвала одобрение патрициев. Народные трибуны, после речи Кориолана, покинули сенат и обратились к народу, собравшемуся на форуме:
- Всеми силами мы будем противостоять патрициям. Скорее мы согласимся голодать, чем откажемся от того, что добыли в долгой борьбе. Те, кто хочет отнять наши права,- враги своего народа. Первый враг - Кориолан!

253

Гнев народа был беспределен.
- К суду Кориолана! - кричала толпа.
- Судить Кориолана за оскорбление народа! За измену! Перед единодушием народа сенаторы были бессильны. Они
вынуждены были согласиться на суд, который состоялся на следующий день.
Кориолану пришлось подчиниться. Он предстал перед народным собранием. Воцарилась тишина. Народный трибун огласил обвинение.
- Мы обвиняем Гая Марция, прозванного в годы, когда его дела еще служили славе Рима, Кориоланом, в том, что он хотел восстановить прежнее положение, разорвать «священный договор» и себя превратить в диктатора. Он враг народа римского и по закону заслуживает смерти.
- Смерть ему! - закричала толпа.
- Сбросить его с Тарпейской скалы!
Тщетно просили сенаторы и друзья Кориолана пощадить человека, которому столь многим обязано отечество. Народ требовал смерти Кориолана.
Тогда один из народных трибунов попросил тишины и, когда она наступила, сказал:
- Ты теперь видишь, Гай Марций, что народ, который ты презираешь, который ты так поносил, всегда прав и за ним остается последнее слово. Ты достоин казни. Но в память прежних твоих подвигов мы просим не смерти, а вечного твоего изгнания из Рима. Уйди из нашего города и в изгнании задумайся о своем падении.
Народ утвердил это решение.
Кориолан вскочил и крикнул голосом, дрожавшим от ярости и злобы:
- Позор, что в Риме все вершит темная толпа! Вы изгоняете меня?! Да, я уйду в изгнание! Но настанет день, когда Кориолан снова явится перед вами, он вернется как победитель! Он тогда с отвращением будет слушать ваши просьбы о милосердии. Я стыжусь, что я римлянин!
Быстрыми шагами удалился он с форума.
Народ ликовал, как после большой победы. Он нанес новый удар патрициям. В тот день по выражению лиц легко было распознать, кто патриций, а кто плебей. Патриции были грустными, а плебеи веселыми и радостными.
В сопровождении своих друзей и единомышленников Кориолан отправился к своему дому. Он простился с матерью, женой, детьми и покинул город. Несколько дней он прожил в своем загородном доме, обдумывая планы мести. Только этим были заняты его мысли. Он решил вовлечь Рим в тяжелую войну с одним из соседних государств. Жгучая ненависть к народу, изгнавшему его из Рима, привела к измене.
Кориолан направился к вольскам, злейшим врагам Рима. Он прибыл в город Антий, где жил предводитель вольсков Тулл Аттий,

254

старый противник Кориолана. В дом к Туллу Аттию и явился Кориолан. Войдя, он не назвал себя, а молча, покрыв голову плащом, сел у очага. По обычаю это означало, что он отдавал себя под защиту домашних богов (ларов) и что ему должно быть оказано гостеприимство.
- Что надобно тебе, незнакомец? Кто ты и откуда? - спросил Тулл Аттий.
Не произнося ни слова в ответ, Кориолан отбросил плащ. Тулл узнал своего давнего врага.
- Ты не веришь собственным глазам,- сказал Кориолан.- Да, это я, Гай Марций, причинивший столько бед вольскам. Мое прозвище - Кориолан - говорит за себя. Сейчас я у тебя как проситель. Наглая чернь изгнала меня. Я хочу мстить своим гонителям. Я буду сражаться с вами против римлян.
В знак мира Кориолан протянул руку. Тулл Аттий обрадовался неожиданной возможности. Он усадил беглеца на почетное место. Вместе с другими вождями вольсков они обсудили план похода на Рим. Вольски удивлялись ненависти Кориолана к родному городу.
Вскоре все было готово к войне. Вольски собрали большое войско и во главе его поставили Кориолана. С войском шли также многочисленные римские изгнанники, подобно своему предводителю, мечтавшие о мести.
Кориолан послал ультиматум Риму, требуя возвращения всех отнятых у вольсков городов и земель. Не получив ответа, он вторгся в пределы Римской республики. Война развивалась удачно для вольсков. Они захватили несколько городов и приближались к Риму. Воины Кориолана грабили жилища и опустошали поля плебеев, но щадили имущество патрициев. Это вызвало подозрения в Риме, и народ стал настороженно относиться к патрициям, полагая, что они в сговоре с врагами. Раздоры внутри Рима усилились.
Войско Кориолана подошло к Риму и расположилось лагерем, готовясь к решительному штурму.
В Риме воцарился страх. Там не были готовы к борьбе. Помимо того, даже непосредственная опасность, грозившая городу, не примирила патрициев и плебеев. Невозможно было собрать достаточные силы, чтобы противостоять Кориолану. Не приходилось рассчитывать и на помощь союзников.
Тогда сенат послал несколько патрициев, друзей Кориолана, чтобы просить его о мире. Они должны были обещать Кориолану возвращение всех прежних прав и отмену приговора об изгнании. Послы думали, что Кориолан встретит их как друзей, однако он принял их Сухо и надменно. Выслушав посланцев Рима, Кориолан твердо заявил, что он предводитель вольсков и может вести переговоры только как вождь вольсков. Он снова потребовал, чтобы Рим возвратил все города и земли, захваченные в разное время у вольсков. Для исполнения этих требований он дал тридцать дней срока.

255

Сенат сделал еще попытку умилостивить Кориолана. К нему послали жрецов и прорицателей - авгуров. Но и это посольство не добилось смягчения суровых условий. Кориолан лишь дал римлянам еще три дня на размышления.
Рим был в смятении. Храмы были переполнены молящимися.
Кориолан хорошо воспользовался тридцатидневной отсрочкой. Он занял владения союзников Рима, грабил и опустошал их.
Когда срок ультиматума прошел, Кориолан со своим войском вернулся под стены Рима. Римляне решили обороняться. Свои надежды они возлагали на время и возможную перемену счастья.
В это время одна из молящихся в храме женщин, по имени Валерия, решила отправиться в дом матери Кориолана Волумнии. Вместе с другими женщинами Валерия пришла к дому. У входа сидела Волумния с женой Кориолана Вергилией и его детьми.
- Почтенная Волумния! - сказала Валерия.- Никто нас не посылал к тебе. Мы пришли как женщины к женщине, потому что настал час грозной опасности для родины. Кориолан отклонил посольства мужчин. Мы, женщины, пойдем в лагерь вольсков. Пойди с нами, Волумния, и ты, Вергилия. Возможно, речи матери и мольбы супруги смягчат сердце Кориолана.
Волумния сказала:
- Не знаю, прислушается ли Кориолан к моим словам и уведет ли назад войско вольсков. Ведь ради своей мести он не посчитался даже с отечеством, которое в глазах римлянина стоит выше матери, жены и детей! Однако мы готовы помочь вам. Пойдемте к нему и будем молить его.
Мать и жена Кориолана присоединились к другим женщинам, и процессия двинулась в лагерь вольсков. Когда вольски увидели шествие, они немало удивились. Кориолану сообщили о приближении римских женщин.
- Я привык иметь дело с мужами, а не с женщинами,- сказал Кориолан.
- Среди них твоя мать и твоя жена...
- Я не знаю сейчас ни матери, ни жены, я знаю только месть,- ответил Кориолан.
Но выйдя из шатра, Кориолан увидел свою мать, которую всегда любил. Он не выдержал и бросился к ней навстречу. Кориолан хотел обнять ее, но Волумния отшатнулась и твердо, глядя на него, сказала:
- Прежде чем обнять меня, скажи, к кому я пришла? К врагу Рима или к своему сыну? Я хочу знать, кого я Произвела на свет? Неужели предателя, который из низкой мести хочет разрушить свое отечество?! Подумай, Марций, об этом, подумай о том, что ты должен будешь пройти по трупам твоих друзей, твоей матери, жены, и твоих детей! Я не могу представить себе, что это мой сын стоит под стенами Рима во главе вражеского войска! Неужели мне сулили боги дожить до позора и видеть сына изменником, врагом родного города! Как мог ты пойти на

256

это?! Если ты не можешь иначе, убей меня сразу! Я не хочу дожидаться того дня, когда увижу тебя побежденным согражданами или празднующим победу над отечеством. Я не прошу тебя спасти родину ценой гибели вольсков, ценой нового предательства. Низко предавать тех, кто доверился тебе. Но я прошу тебя быть благоразумным. Чем кончится война - неизвестно. Известно лишь, что, если ты станешь победителем, тебя проклянет родина. Если ты потерпишь поражение - тебя убьют вольски.
Кориолан не перебивал. Когда Волумния умолкла, он еще долго стоял молча.
- Сын мой, что же ты молчишь? - сказала Волумния.- Разве человек должен помнить только о причиненном ему зле? Разве не делали тебе добра твои родители, прежние друзья и сограждане? Если ты так жестоко караешь неблагодарность, будь же сам примером благодарного человека. Будь милосерден, справедлив и благоразумен.
С этими словами она упала перед ним на колени. Кориолан был взволнован. Он поднял мать, со слезами на глазах прижал ее к своей груди:
- О, мать! - сказал он.- Ты победила! Ты спасла Рим, но потеряла сына!
Затем он заключил в объятья жену, детей, словно навек прощаясь с ними.
Поздно ночью вернулись женщины в город с радостным известием. Сенат хотел наградить их, но женщины отвергли награду. Они просили только, чтобы им дозволили соорудить храм на том месте, где гордость и воля Кориолана были побеждены его матерью.
Кориолан приказал войску отойти от стен Рима. Вольски, которые надеялись на победу и добычу, были недовольны.
Кориолан возвратился с войском в город Антий, столицу вольсков. Его встретил Тулл, уже давно завидовавший славе Кориолана и возненавидевший недавнего друга. С приходом полководца-римлянина влияние и власть Тулла заметно уменьшилась. Уход Кориолана из-под стен Рима дал Туллу возможность расправиться с ним.
Сторонники Тулла убеждали вольсков, что римлянин дважды их предал. Первый раз, когда согласился на тридцатидневную отсрочку штурма Рима. Вторично - когда увел от города войско по просьбе матери. Сам Тулл требовал, чтобы Кориолан сложил с себя полномочия полководца и дал отчет в своих действиях Народному собранию. Кориолан согласился на это.
В назначенный день Кориолан явился в Народное собрание, где его встретили шумным неодобрением. Сторонники Тулла шныряли в толпе, подстрекая людей к расправе с Кориоланом. Когда Кориолан хотел говорить, ему не дали слова. Самые решительные из его противников бросились к нему. Блеснули на солнце лезвия мечей. Смертельно раненный Кориолан упал на землю, обливаясь кровью, и несколько минут спустя умер.

257

Большинство вольсков не желало смерти Кориолана: жаль было потерять талантливого полководца, одержавшего для них столько блестящих побед.
Похоронили Кориолана торжественно, украсив его могилу оружием, захваченным в бою у врагов.
Римляне же при известии о смерти Кориолана не выразили ни печали, ни радости. Римлянки жалели Кориолана, тронутые его необыкновенной любовью к матери, и носили по нем траур в течение десяти месяцев, как это сделала бы каждая из них, потеряв отца, сына или брата.

В драматической легенде о Гае Марции Кориолане отразились подлинные события седой древности Рима; его борьба с соседними народами за преобладание в Лации и не прекращавшаяся после введения должностей народных трибунов борьба патрициев и плебеев внутри республики.

Подготовлено по изданию:

Знаменитые греки и римляне: 35 биографий выдающихся деятелей Греции и Рима. Сборник. Авторы и составители М. Н. Ботвинник и М. Б. Рабинович - СПб.: Индивидуальное частное предприятие Кузнецова «Издательство «Эпоха», 1993. 448 с.
ISBN 5-87594-034-4.
© М. Н. Ботвинник и М. Б. Рабинович, авторы переложения, 1993

История Кориолана имеет по большей части легендарный характер. Однако, можно попытаться выбрать из нее самое главное и добавить то, что похоже на исторические факты.

Гней Марций, происходивший из знатного патрицианского рода, уже в молодые годы отличался храбростью и мужеством. Рассказывают, что он принимал участие в и отважно сражался в битве при Регильском озере. На глазах диктатора Постумия он закрыл своим щитом упавшего возле него гражданина и изрубил напавшего неприятеля, за что был награжден дубовым венком. С момента получения этого отличия честолюбивый юноша начал стараться оправдывать ожидания, возлагавшиеся на него, и присоединял подвиг к подвигу, добычу к добыче.

В 493 году до н.э., когда Спурий Кассий заключил союз с латинами, римляне под предводительством консула Постумия Коминия расположились лагерем перед городом Кориоли. Вольски из Анциума пришли на помощь городу и напали на римлян, а с другой стороны была произведена вылазка жителями Кориоли. Марций, со своим отрядом отбросил их назад в город и сам вторгся в него вслед за обратившимися в бегство. Пламя, охватившее зажженные дома, дало знать остальной части римского войска, что Марций вторгся в город. Она последовала за ним, заняла и ограбила Кориоли, а Марций с отрядом добровольцев немедленно вернулся к другой части римского войска, бившейся с вольсками из Анциума. И здесь римляне были обязаны победой его неодолимой храбрости. В награду за свои подвиги он получил от консула лошадь с великолепной сбруей и позволение выбрать себе из богатой добычи, состоявшей из золота, лошадей и людей, в десять раз больше того, что приходилось бы ему при обычном дележе на равные части. Марций выбрал себе только одного пленника, которому тут же дал свободу. Этот поступок вызвал всеобщее одобрение, и консул Коминий дал ему почетное имя Кориолан.

Все это показывает Марция Кориолана только с хорошей стороны. Но в частной жизни он вел себя крайне гордо и надменно, в особенности касательно плебеев, к которым он выказывал ненависть и презрение. Для его аристократической гордости было невыносимо видеть, как эта грубая, созданная для повиновения толпа осмелилась восстать и уходом на Священную гору вынудить патрициев установить должность трибунов. В следующий за завоеванием Кориоли год он стал кандидатом на должность консула. Его военные заслуги давали ему право на такой почет, но гордое, резкое поведение во время выборов оттолкнуло от него народ и избрание не состоялось. Эту неудачу Кориолан воспринял как тяжелую обиду, и патрицианская молодежь, смотревшая на него как на своего вождя, еще более раздувала его негодование.

Как раз в этом году наступил сильный голод, от которого жестоко страдал бедный класс народа. Для облегчения положения, сенат закупил хлеб в разных местностях Италии, а один из сицилийских тиранов даже прислал в подарок большое количество пшеницы. Народ надеялся на дешевую продажу хлеба и даже на бесплатную раздачу его. Но когда в сенате начались совещания о том, как отпускать хлеб народу, Кориолан произнес резкую речь, напомнив о неповиновении плебеев закону, и потребовал, чтобы хлеб продавали по тем же высоким ценам, какие были до сих пор. Если же плебеи хотят низких цен, пусть откажутся от вытребованных прав и согласятся на уничтожение трибунской должности.

Когда речь Кориолана стала известна народу, оказавшемуся перед курией, он пришел в такую ярость, что непременно убил бы оратора при выходе того из курии, если бы трибуны не потребовали его к ответу перед лицом плебейской общины. Во время, остававшееся до дня суда, патриции употребили все средства, чтобы изменить настроение народа - угрозы, просьбы и обещания. И им действительно удалось склонить на сторону Кориолана довольно значительную часть плебеев. Кориолан же снова испортил все дело своей надменностью, насмешками и язвительными речами относительно трибунов и суда. Так состоялось новое решение - подвергнуть его пожизненному изгнанию.

Кориолан отправился к вольскам полный мрачных мыслей о мщении. В городе вольсков, Анциуме, жил знатный человек Туллий, пользовавшийся, благодаря своему богатству и мужеству, царским почетом. Кориолан знал, что Туллий ненавидел его больше, чем всех остальных римлян, поскольку во время войны они часто мерились силами. В дом этого человека и явился однажды вечером изгнанник Марций. Никем не узнанный, с закрытой головой, он молча сел у очага. Туллий, позванный прислугой, спросил его, кто он и зачем пришел. Тогда Марций открыл лицо и протянул врагу римлян руку на совместную борьбу с ненавистным городом. Туллий с радостью оказал гостеприимство своему недавнему неприятелю, и оба стали обдумывать средства снова поднять вольсков на войну с Римом, не смотря на двухлетнее перемирие.

Туллий взялся возобновить войну с помощью хитрости. Именно в это время римляне готовились праздновать большие игры и пригласили своих соседей на это торжество. Большое число вольсков отправилось в Рим. Среди них находился и Туллий. Но, до начала игр, Туллий, по уговору с Кориоланом, отправился к консулам и высказал подозрение, что вольски намеревались во время празднества напасть на римлян и зажечь город. Испуганные этим известием, консулы приказали всем вольскам покинуть город до захода солнца. Приведенные в негодование этим оскорбительным распоряжением, вольски вышли из Рима, а Туллий, оставив город ранее и ожидая своих соотечественников на дороге, распалил их гнев до такой степени, что скоро весь народ стал требовать мщения. В Рим были отправлены послы, потребовавшие возвращения всех городов, завоеванных римлянами. Это требование равнялось объявлению войны. Римляне отвечали: «Если вольски первые обнажат меч, то римляне последние вложат его в ножны» . Вольски избрали своими предводителями Туллия и Кориолана.

Туллий остался для охраны городов вольсков, а Кориолан двинулся против Рима и союзных с ним латинских городов. Сначала он подошел к римской колонии Цирцея и взял ее. В короткое время им были завоеваны 12 латинских городов. И вот он остановился со своим победоносным войском у Килийского рва в 5 тыс. шагах от Рима. Рим увидел себя в самом беспомощном состоянии - внутренние раздоры ослабили его силы, а на помощь латинских городов нечего было расчитывать. Попытки собрать войско оказались безуспешными, а в это время за городскими воротами грабили и опустошали поля солдаты Марция. При этом они не трогали земель, принадлежавших патрициям, либо потому что Марций хотел выместить свою ненависть именно на плебеях, либо потому, что он хотел еще более усилить враждебные отношения между сословиями.

Были достигнуты обе цели - плебеи заподозрили патрициев в соглашении с Кориоланом и отказались записываться в войско. В такой ситуации сенату не оставалось ничего более, как отправить к Кориолану посольство с предложением примирения и возвращения в отечество. С этой целью в неприятельский лагерь были отправлены пять сенаторов. Они были личными друзьями Кориолана и надеялись на радушный прием. Но Марций принял их гордо и сурово и на их миролюбивые речи отвечал, что он здесь не от своего собственного лица, а как предводитель вольсков; что о мире не может быть и речи до тех пор, пока римляне не возвратят вольскам все завоеванные земли с городами и не предоставят им гражданской равноправности, какая дана латинам. На обсуждение этого предложения Кориолан дал им 30-дневный срок.

По истечении этого срока римляне отправили новое посольство для испрошения более мягких условий. Оно вернулось с такой же неудачей, как и первое, получив последнюю 10 дневную отсрочку. Тогда городские жрецы попытались умилостивить жестокого человека - понтифексы, фламины и эфоры в праздничных одеяниях отправились в неприятельский лагерь, просили и молили Кориолана отступить и уже затем начать с римлянами переговоры о делах вольсков. Но Марций не отступал от своего решения. По возвращении жрецов римляне решили спокойно оставаться в городе, ограничиваясь охраной стен и ожидая помощи только от времени и какого-нибудь случайного чуда, потому что другого средства спасения не было.

Женщины печальными толпами переходили из одного храма в другой и молили богов об устранении великого бедствия. В их числе находилась и Валерия, сестра Публиколы. В последний день данной отсрочки она вместе с другими благородными женщинами лежала перед алтарем Юпитера Капитолийского и молилась и вдруг в голове ее сверкнула счастливая мысль. Она встала и отправилась с остальными женщинами к матери Кориолана Ветурии и его жене Волумнии и обратилась к ним с просьбой отправиться к Кориолану и умолять его об отвращении от города угрозы. Ветурия и Волумния – последняя держа за руку своих обоих сыновей – двинулись в лагерь во главе знатных римлянок. Их вид вселил в неприятеля почтительное сострадание. Когда Кориолан услышал, что в числе приближавшихся к лагерю находились его мать, жена и дети, он бросился с распростертыми объятиями им навстречу и со слезами обнимал и целовал их. Упреки и мольбы любимой матери, безмолвный плач почтенных женщин, вид коленопреклоненных детей и жены – все это сокрушило жесткое упорство мстительного человека. «Матушка , – воскликнул он, – что ты со мной сделала! Я повинуюсь тебе, ты победила меня; но в Рим я не возвращусь более никогда. Вместо меня сохрани отечество, так как ты сделала выбор между Римом и твоим сыном» . Затем, поговорив еще наедине с матерью и женой, он отпустил их и, как только рассвело, повел свое войско в обратный путь.

«Волумния, Виргилия и Кориолан» Гравюра с картины Гэвина Гамильтона

У вольсков Кориолан жил до глубокой старости и, как рассказывают, часто жаловался, что для старика изгнание есть великое бедствие. По другим сказаниям вольски убили его в негодовании на то, что он увел их из Рима, на который они уже смотрели как на верную добычу. В благодарность женщинам за спасение города римский сенат постановил построить храм в честь богини – покровительницы женщины (fortuna muliebris).

Рассказы римских историков о Кориолане различаются между собой во многих пунктах, так что уже из этого обстоятельства можно заключить, что почерпнуты они не из современных источников, а из преданий. Невероятно, чтобы при тогдашнем отвращении ко всему чужеземному Кориолан, как чужеземец, мог сделаться полководцем вольсков. Так же невероятно, чтобы они беспрекословно повиновались чужеземцу, когда он повел их обратно из Рима. Указываемое число завоеванных в течение короткого похода городов тоже представляется очень сомнительным, так как в то время целый летний поход обычно требовался на то, чтобы взять хотя бы один укрепленный город. Более вероятно предположение Нибура о том, что Кориолан, изгнанный римлянами, был не полководцем вольсков, а предводителем нескольких отрядов таких же изгнанных и бежавших римлян, усиленных падкими на добычу авантюристами. С этими отрядами он мог опустошать римские владения и даже угрожать толице, но отступить благодаря мольбам своей матери.

История Кориолана имеет по большей части легендарный характер. Но так как обыкновенный рассказ был принят позднейшим временем за действительную историю, но мы выберем из него самое главное и затем вкратце прибавим то, что по устранении всего легендарного может, по-видимому, быть принято за исторические факты.

Кней Марций, происходивший из знатного патрицианского рода, отличался уже в очень молодые годы храбростью и мужеством. Рассказывают, что он принимал участие в изгнании Тарквиния и отважно сражался в битве при Ретильском озере. Тут он на глазах диктатора Постумия защищал своим щитом одного упавшего около него гражданина и изрубил напавшего неприятеля. За это полководец наградил его дубовым венком, потому что такая награда следовала по закону всякому прикрывавшему щитом своего согражданина. С минуты получения этого отличия честолюбивый юноша начал стараться оправдывать ожидания, возлагавшиеся на него, и присоединял подвиг к подвигу, прибавлял добычу к добыче; не было сражения, из которого он возвратился бы домой без венка или почетного украшения. В том самом году, когда Спурий Кассий заключил союз с патинами (493 г. до P. X.), римляне под предводительством консула Постумия Коминия предприняли поход против вольсков из Анциума, завоевали латинские города Лонгулу и Полуску, находившиеся в то время в руках вольсков, и затем расположились лагерем перед городом Кориоли. Вольски из Анциума пришли на помощь городу и напали на римлян, между тем как с другой стороны была произведена вылазка жителями Кориоли. Но Марций, предводительствуя вверенным ему отрядом, отбросил их снова в город и сам вторгся туда вслед за обратившимися в бегство. Пламя, охватившее зажженные дома, вопли жен и детей дали знать остальной части римского войска, что Марций вторгся в город; она последовала за ним, заняла Кориоли и ограбила его, между тем как Марций с отрядом волонтеров немедленно поспешил к другой части римского войска, сошедшегося на бой с вольсками из Анциума. Он появился как раз в ту минуту, когда сражение должно было начаться, и занял здесь место впереди всех. Его неодолимой храбрости римляне и тут были обязаны победой. В награду за свои подвиги он получил от консула лошадь с великолепной сбруей и позволение выбрать себе из богатой добычи, состоявшей из золота, лошадей и людей, в десять раз больше того, что приходилось бы ему по дележу на равные части. Но Марций выбрал себе только одного пленника, которому он тут же дал свободу. Этот поступок вызвал всеобщее одобрение, и консул Коминий дал ему почетное имя Кориолан.

До сих пор мы видели Марция Кориолана только с хорошей стороны. Но в частной жизни он вел себя крайне гордо и надменно, в особенности относительно плебеев к которым он повсюду выказывал ненависть и презрение Для его аристократической гордости было невыносимо видеть, что эта грубая, созданная только для повиновения толпа осмелилась восстать против угнетений и удалением на Священную гору вынудить у патрициев установления должности трибунов. В следовавший за завоеванием Кориоли год он явился кандидатом на должность консула. Его военные заслуги, правда, давали ему право на такой почет, но его гордое, резкое поведение во время баллотирования так оттолкнуло от него народ, который и без того ненавидел и боялся его, что избрание не состоялось. Эту неудачу Кориолан принял как тяжелую обиду, и патрицианская молодежь, смотревшая на него как на своего вождя, старалась еще более раздуть его негодование. Он ил отомстить народу. Как раз в этом году разразился сильный голод, от которого жестоко страдал бедный класс ›да. Чтобы облегчить бедствие, сенат закупил хлеб в разных местностях Италии, а один сицилийский тиран, расположенный к римлянам, прислал им в подарок большое количество пшеницы. Народ надеялся на дешевую продажу хлеба или даже на бесплатную раздачу его. Но когда в сенате начались совещания о способе отпуска хлеба народу Кориолан произнес резкую речь, напомнил дерзкое неповиновение плебеев закону и требовал, чтобы хлеб продавали не иначе как по тем же высоким ценам, какие существовали на него до тех пор; если же – говорил Кориолан – плебеи хотят установления низких цен, то пусть откажутся от вынужденных ими прав и согласятся на уничтожение трибунской должности. Когда речь Кориолана сделалась известной народу, оказавшемуся перед курией, он пришел в такую ярость, непременно убил бы оратора при выходе его из курии если бы трибуны не потребовали его к ответу перед лицом плебейской общины. Гнев народа улегся; каждый смотрел на себя как на будущего судью над жизнью и смертью своего врага. В промежуток времени между этим днем и днем суда патриции употребляли все средства, чтобы изменить настроение народа угрозами, просьбами и обещаниями, и им действительно удалось склонить на сторону Кориолана довольно значительную часть плебеев. Кориолан снова испортил все дело своей неукротимой надменностью, насмешками и язвительными речами, которые он позволил себе относительно трибунов и суда. Так как он не явился лично на суд, то состоялось новое решение подвергнуть его пожизненному изгнанию. Кориолан отправился к вольскам, произнося угрозы обществу и полный мрачных мыслей о мщении. В городе вольсков, Анциуме, жил знатный человек Туллий, который, благодаря своему богатству и мужеству, пользовался царским почетом. Кориолан знал, что Туллий ненавидел его больше, чем вех остальных римлян, потому что они часто во время войны мерились своими силами. В дом этого-то человека явился однажды вечером изгнанник Марций и, не узнанный никем, с закрытой головой, безмолвно сел у очага. Туллий, позванный прислугой, с недоумением смотревшей на странного незнакомца, спросил этого последнего, кто он и зачем пришел. Тогда Марций открыл лицо и протянул врагу римлян руку на совместную борьбу с ненавистным городом. Туллий с радостью оказал гостеприимство своему недавнему неприятелю, и оба стали обдумывать средства снова поднять вольсков на войну с Римом, так как вольски, ослабленные несколькими поражениями и моровой язвой, не задолго до того заключили с римлянами двухлетнее перемирие.

Туллий взялся вызвать возобновление войны с помощью хитрости. Именно в это время римляне приготавливались праздновать большие игры и пригласили своих соседей на это торжество. Большое число вольсков отправилось в Рим, между ними находился и Туллий. Но прежде чем начались игры, Туллий, согласно уговору с Кориоланом, отправился к консулам и высказал подозрение, что вольски намеревались во время празднества напасть на римлян и зажечь город. Испуганные этим известием, консулы через посредство герольда приказали всем вольскам очистить город до захода солнца. Приведенные в негодование этим оскорбительным распоряжением, вольски вышли из Рима, а Туллий, оставив уже город раньше и ожидавший своих соотечественников на дороге, распалил их гнев до такой степени, что скоро весь народ стал настоятельно требовать мщения. В Рим были отправлены послы, потребовавшие возвращения всех городов, до того времени завоеванных римлянами. Это требование равнялось объявлению войны. Римляне отвечали: «Если вольски первые обнажат меч, то римляне последние вложат его в ножны». Вольски избрали своими предводителями Туллия и Кориолана.

Туллий остался для охраны городов вольсков, а Кориолан двинулся в поход против Рима и союзных с ним латинских городов. Сперва он подступил к римской колонии Цирцея и взял ее. В короткое время он завоевал 12 латинских городов и остановился со своим победоносным войском у Килийского рва в 5 тыс. шагах, или 5 римских милях, от Рима. Рим увидел себя в самом критическом и беспомощном состоянии; внутренние раздоры ослабили все силы, а на помощь латинских городов нечего было надеяться. Попытки собрать войско остались безуспешными, а в это время за городскими воротами грабили и опустошали солдаты Марция; но они не трогали земель, принадлежащих патрициям, потому ли что Марций хотел выместить свою ненависть сперва на плебеях, или потому, что он желал еще более усилить враждебные отношения между двумя сословиями. Он достиг той и другой цели; плебеи заподозрили патрициев в соглашении с Кориоланом и отказались поставлять людей в войско, чтобы не губить себя изменой патрициев.

В таком бедственном положении сенату не оставалось ничего более, как отправить к Кориолану посольство с предложением примирения и возвращения в отечество. С этой целью в неприятельский лагерь были отправлены пять сенаторов. Они были личными друзьями Кориолана и надеялись на радушный прием; но он принял их гордо и сурово и на их кроткие, миролюбивые речи отвечал, что он здесь не от своего собственного лица, а как предводитель вольсков; что о мире не может быть и речи до тех пор, пока римляне не возвратят вольскам все завоеванные земли с городами и не предоставят им гражданской равноправности, какая дана латинам. На обсуждение этого предложения Кориолан дал им 30-дневный срок. По истечении этого последнего римляне отправили новое посольство для испрошения более мягких условий. Оно вернулось с такой же неудачей, как и первое, получив последнюю 10 дневную отсрочку. Тогда городские жрецы попытались умилостивить жестокого человека; понтифексы, фламины и эфоры в праздничных одеяниях отправились в неприятельский лагерь, просили и молили Кориолана отступить оттуда и затем уже начать с римлянами переговоры о делах сков; но Марций не отступал от своего первого решения. По возвращении жрецов римляне решили спокойно оставаться в городе, ограничиваться охраной стен и ждать помощи только от времени и какого-нибудь случайного чуда, потому что придумать другое средство спасения никто уже не мог. Женщины печальными толпами переходили из одного храма в другой и молили богов об устранении великого бедствия. В числе их находилась и Валерия, сестра Попликолы, оказавшего такие услуги государству. В последний день данной отсрочки она вместе с другими благородными женщинами лежала в прахе перед алтарем Юпитера Капитолийского и молилась; вдруг в голове ее сверкнула счастливая мысль. Она встала, отправилась с остальными женщинами к матери Кориолана Ветурии и его жене Волумнии и обратилась к ним с просьбой отправиться к Кориолану и умолять его об отвращении от города грозы. Ветурия и Волумния – последняя держа за руку своих обоих сыновей – двинулись в лагерь во главе знатных римлянок. Их вид вселил в неприятеля почтительное сострадание. Когда Кориолан услышал, что в числе приближавшихся к лагерю находились его мать, жена и дети, он бросился с распростертыми объятиями им навстречу и со слезами обнимал и целовал их. Упреки и мольбы любимой матери, безмолвный плач почтенных женщин, вид коленопреклоненных детей и жены – все это сокрушило наконец жесткое упорство мстительного человека. «Матушка, – воскликнул он, – что ты со мной сделала! Я повинуюсь тебе, ты победила меня; но в Рим я не возвращусь более никогда. Вместо меня сохрани отечество, так как ты сделала выбор между Римом и твоим сыном». Затем, поговорив еще наедине с матерью и женой, он отпустил их и, как только рассвело, повел свое войско в обратный путь.

У вольсков Кориолан жил до глубокой старости и, как рассказывают, часто жаловался, что для старика изгнание есть великое бедствие. По другим, менее достоверным сказаниям, вольски убили его в негодовании на то, что он увел их из Рима, на который они смотрели уже как на верную добычу.

В благодарность женщинам за спасение города римский сенат постановил построить храм в честь богини – покровительницы женщины (fortuna muliebris).

Рассказы римских историков о Кориолане различаются между собой во многих пунктах, так что уже из этого обстоятельства, помимо всего характера повествований следует заключить, что эти рассказы почерпнуты не из современных источников, но из легендарных преданий, неверностей и неправдоподобностей, открытых новой логикой в истории Кориолана, мы упомянем здесь только о некоторых. Завоевание города Кориоли римлянами в очень сомнительно, так как древнейшее предание ничего не говорит о римском походе против вольсков в том году. Владычество вольсков в то время не простиралось до той местности, где находился Кориоли, и этот город значится среди латинских городов в договоре Кассия который был заключен в том же 493 г. Стало быть, Кориолан не мог получить этого прозвания благодаря подвигу при взятии Кориоли; притом же в первые столетия у публики не было в обыкновении получать прозвища (nomina) по имени завоеванных городов или выигранных сражений. Прозвища по имени городов, но дававшиеся не за удачные военные подвиги, часто встречались и в других случаях; таковы, например, Коллатин, Камерин, Медуллин и т. п. Таким прозвищем было и Кориолан, и на основании его вымыслили для человека, которому оно принадлежало, подвиг, будто бы совершенный при Кориоли. Невероятно, чтобы при тогдашней национальной почтительности народов, их отвращении ко всему чужеземному Кориолан, как чужеземец, мог сделаться полководцем вольсков; невероятно, чтобы они беспрекословно повиновались этому чужеземцу, когда он повел их обратно из Рима. Указываемое число завоеванных в течение этого короткого похода городов представляется очень сомнительным, так как в то время целый летний поход обыкновенно требовался на то, чтобы взять хотя бы один укрепленный город. Весьма вероятным представляется положение Нибура, что Кориолан, изгнанный римлянами, был не полководцем вольсков, а предводителем нескольких отрядов таких же изгнанных и бежавших римлян усиливших свой состав падкими на добычу авантюристами, – и что он с этими воинами опустошал римские владения и угрожал даже столице, но отступил благодаря мольбам и слезам своей матери. Таково, по-видимому, историческое основание рассказов о Кориолане. Подобный пример имеем мы в сабинянине Аппии Гердонии, который в 460 г. до P. X., предводительствуя римскими изгнанниками и рабами, напал на Капитолий и овладел им. В какое именно время воевал Кориолан во главе своих волонтеров, предание не указывало. Но так как, по записи в духовных книгах, первая жертва в храме fortuna muliebris была принесена 1 декабря 488 г., а храм этой богини, по сказанию, был основан в честь спасения города женщинами, то отступление Кориолана от Рима отнесли к 1 декабря предшествовавшего года. Нибур правильно нашел, что поход Кориолана должен быть отнесен на несколько десятилетий позже, ко времени великой войны с вольсками, когда упоминаемые в истории Кориолана латинские города действительно перешли во власть вольсков и эквов и самому Риму грозила опасность. В это время, вследствие ожесточенной борьбы партий в Риме, число беглецов и изгнанников было, конечно, очень велико. Очень может быть, что они под предводительством Кориолана действовали сообща с вольсками.

Перевод В. Алексеева

I. РИМСКИЙ патрицианский дом Марциев насчитывает среди своих членов многих знаменитых людей, между прочим, Анка Марция, внука Нумы, наследовавшего престол после Тулла Гостилия. К роду Марциев принадлежат также Публий и Квинт, которым Рим обязан устройством водопровода, снабжавшего его в изобилии прекрасною водою, далее, Цензорин, дважды избранный римским народом в цензоры и затем убедивший принять его предложенный им закон1, запрещавший кому-либо дважды носить это звание.

Гай Марций, жизнеописание которого мы предлагаем, был после смерти своего отца воспитан вдовою-матерью, причем доказал, что сиротство, несмотря на множество соединенных с ним неприятностей, не мешает сделаться честным человеком и лишь дурные люди бранят его и жалуются на отсутствие за ними надзора как на причину своей нравственной испорченности. С другой стороны, он же дал возможность убедиться в справедливости мнения тех, кто думает, что задатки благородного и доброго при отсутствии воспитания вместе с хорошим дают много дурного, как и плодородная почва, лишенная обработки. Его во всех отношениях сильный, могучий ум внушал ему горячее и пылкое стремление к прекрасному; но его страшная вспыльчивость и не знавшая меры гневливость делали его человеком, с которым другим было трудно жить в мире. С удивлением смотрели на его равнодушие к чувственным наслаждениям и деньгам, на его любовь к труду, его, как выражались, умеренность, справедливость и мужество и не любили его вмешательства в государственные дела из-за неприятного нрава его и олигархических замашек. Действительно, высшее благо, которое человек получает от Муз, состоит в том, что образование и воспитание облагораживают его характер; благодаря им его ум приучается к умеренности и освобождается от излишеств.

В общем, в тогдашнем Риме из подвигов всего выше ценились подвиги на войне, в походе. Это видно из того, что понятия «добродетель» и «храбрость» выражаются по-латыни одним и тем же словом и что отдельное слово для обозначения понятия о храбрости сделалось общим именем для обозначения добродетели.

II. МАРЦИЙ более всего любил военное дело и уже в ранней юности стал учиться владеть оружием. Считая благоприобретенное оружие бесполезным для тех, кто не старается научиться владеть природным, умело обращаться с естественным, он готовил свое тело ко всякого рода борьбе, вследствие чего превосходно бегал, в схватках же и сражениях на войне обнаруживал силу, с которой было нельзя справиться. Кто спорил с ним относительно твердости и мужества и признавал себя побежденным, - объяснял причину своей неудачи непреодолимой силой его тела, способного переносить любые тяготы.

III. ЕЩЕ мальчиком, он в первый раз принял участие в походе, когда лишенный престола прежний римский царь, Тарквиний, после многих битв и поражений решился в последний раз испытать счастье. К нему присоединилась большая часть латинцев; под его знамена стеклось много и других италийских народов, которые двинулись на Рим не столько из желания оказать любезность царю, сколько из страха и зависти к возраставшему могуществу Рима с целью уничтожить его. В этом сражении, в то время когда участь его оставалась нерешенной, Марций, геройски сражавшийся на глазах диктатора, заметил, что один из римлян упал. Он не оставил его без помощи, но стал перед ним и, прикрывая его, убил нападавшего неприятельского солдата. Когда одержана была победа, Марций одним из первых получил в награду от полководца дубовый венок: по закону, этот венок давали тем, кто спасал на войне своего согражданина. Быть может, дубу оказывается предпочтение из уважения к аркадцам, названным оракулом «поедающими желуди», или потому, что солдаты могут везде найти дуб скоро и легко, или же потому, что дубовый венок, посвященный Юпитеру - покровителю городов, считается достойною наградой за спасение гражданина. Далее, из всех диких деревьев дуб приносит лучшие плоды, из садовых - самое крепкое. Из его желудей не только пекли хлеб, но он давал также мед для питья; наконец, он давал возможность есть мясо животных и птиц, доставляя птичий клей, одно из орудий охоты.

По преданию, в том сражении явились и Диоскуры. Тотчас после битвы они на взмыленных конях показались на форуме и объявили о победе, - на том месте, где в настоящее время им выстроен у источника храм. На этом основании и день победы, июльские иды, посвящен Диоскурам.

IV. НАГРАДЫ и отличия, полученные молодыми людьми, производят, кажется, различное действие. Если они получены слишком рано, они гасят в душах поверхностно-честолюбивых всякую жажду славы, скоро удовлетворяют эту жажду и производят в них пресыщение; но на души стойкие, мужественные - награды действуют ободряющим образом; они отличают их перед другими и, как ветер, несут к тому, что считается прекрасным. Они думают, что получили не награду, но сами дали залог, и стыдятся изменить своей славе и не заявить о себе еще более подобного же рода подвигами.

Так было с Марцием. Он видел себе соперника в храбрости в самом себе и, желая всегда превосходить себя самого в подвигах, к славным делам прибавил новые дела, к прежней добыче на войне - новую добычу, вследствие чего о наградах ему прежние его начальники всегда спорили с новыми и старались превзойти в отношении наград ему один другого. В то время римляне вели много войн, сражения происходили очень часто; но Марций не возвращался ни из одного из них без венка или какой-либо другой награды. Другие молодые люди старались показать себя храбрыми из желания прославиться; он жаждал славы, чтобы порадовать мать; чтобы она слышала, как его хвалили, видела с венком на голове и, обнимая его, плакала от радости, - вот что было в его глазах высшею славой и величайшим блаженством! Такими же чувствами был, говорят, одушевлен и Эпаминонд: он считал высшим счастием для себя, что отцу и матери его удалось еще при жизни видеть его полководцем и слышать о победе, одержанной им при Левктрах. Но ему выпала завидная доля видеть, что и отец, и мать его делят его радость, его успехи, тогда как у Марция была в живых одна мать. Он считал долгом оказывать ей и то уважение, которое обязан был оказывать отцу. Вот почему он не уставал радовать и чтить свою Волумнию. Он даже женилсл по ее желанию и выбору и, когда уже сделался отцом, все-таки жил вместе с матерью. V. ОН УСПЕЛ приобрести себе большую известность и влияние своими подвигами на войне, когда сенат, защищая богатых, вооружил против себя народ, который считал себя страшно угнетенным многочисленными притеснениями со стороны ростовщиков. У кого было состояние средней руки, лишались всего, закладывая его, или посредством аукциона; у кого же не было ничего, тех тащили в тюрьмы, несмотря на их многочисленные раны и лишения, которым они подвергались в походах за отечество, в особенности в последнем против сабинцев. В то время богатые объявили, что требования их будут умереннее, и по решению сената консул Маний Валерий должен был поручиться в этом. Народ дрался геройски и разбил неприятеля; но ростовщики нисколько не стали снисходительнее, сенат же делал вид, что забыл данное им обещание, и равнодушно смотрел, как они тащили должников в тюрьму или брали в кабалу. Столица волновалась; в ней собирались опасные сборища. В это время неприятели, заметившие несогласия среди народа, вторглись в римские владения и опустошали их огнем и мечом. Консулы призывали под знамена всех способных носить оружие; но никто не откликнулся на их зов. Тогда мнения магистратов разделились. Некоторые советовали уступить бедным и применять законы к ним не во всей строгости, другие не соглашались с ними. В числе последних был и Марций. По его мнению, главною причиной волнений были не денежные дела, но дерзость и наглость черни; поэтому он советовал сенаторам, если у них есть ум, прекратить, уничтожить попытки нарушить законы в их самом начале.

VI. ОТНОСИТЕЛЬНО этого сенат в короткое время имел несколько заседаний, но не принял окончательного решения. Тогда бедняки неожиданно собрались вместе и, советуя один другому не падать духом, вышли из города, и, заняв нынешнюю Священную гору, расположились стоянкой на берегу реки Аниена. Они не производили никаких насилий и не поднимали знамени бунта, - они кричали только, что, собственно, богачи давно выгнали их из города; что Италия везде даст им воздух, воду и место для могилы и что, живя в Риме, они ничего иного и не получали в награду за то, что сражались за богачей. Испуганный этим сенат отправил к ним в качестве послов старших и самых мягких по характеру и расположенных к народу своих членов. Первым стал говорить Менений Агриппа. Он обращался к народу с горячими просьбами, много и смело говорил в защиту сената и кончил свою речь известною басней. Однажды, сказал он, все члены человеческого тела восстали против желудка. Они обвиняли его в том, что один он из всего тела ничего не делает, сидит в нем без всякой пользы, между тем как другие, для угождения его прихотям, страшно трудятся и работают. Но желудок смеялся над их глупостью: они не понимали того, что, если в него и идет вся пища, все же он отдает ее назад и делит между остальными членами. «Так поступает, граждане, по отношению к вам и сенат, - закончил Агриппа, в нем имеют начало планы и решения, которые он приводит в исполнение с надлежащею заботливостью и которые приносят доброе и полезное каждому из вас».

VII. ЕГО речь расположила народ к миру. Народ потребовал от сената право выбирать пятерых лиц для защиты беспомощных граждан, нынешних народных трибунов, и добился этого права. Первыми трибунами избраны были предводители недовольных, - Юний Брут и Сициний Беллут. Когда в городе восстановилось спокойствие, народ немедленно взялся за оружие и охотно отправился в поход вместе со своими начальниками. Лично Марций был недоволен победою народа и уступками знати и видел, кроме того, что его мнение разделяют и многие другие патриции, тем не менее советовал им не уступать народу в войне за отечество и отличаться перед народом более своею доблестью, нежели влиянием. VIII. В ЭТО ВРЕМЯ римляне вели войну с вольсками. Из их городов большею в сравнении с другими известностью пользовались Кориолы. Когда войска консула Коминия окружили его, остальные вольски в страхе отовсюду пошли к нему на выручку, чтобы дать под стенами города сражение и напасть на римлян с двух сторон. Коминий разделил свое войско - сам двинулся против вольсков, желавших заставить его снять осаду, вести же последнюю поручил храбрейшему из римлян, Титу Ларцию. Кориоланцы, относясь с презрением к оставшимся неприятельским войскам, сделали вылазку. В сражении им сперва удалось разбить римлян и заставить их укрыться в лагере; но Марций выбежал оттуда с кучкой солдат, убил первых попавшихся ему неприятелей, остановил наступление других и стал громким голосом звать римлян вторично принять участие в сражении, В нем было все, что требует от солдата Катон, - не только рука, наносившая тяжелые удары, но и громкий голос и взгляд, наводившие ужас на неприятеля, обращавшие его в бегство. Когда вокруг него стали сбираться солдаты и их набралось много, враги, в страхе, начали отступать. Марцию этого было мало - он стал преследовать их и гнал их, уже обратившихся в дикое бегство, до самых городских ворот. Заметив, что римляне прекратили преследование, - стрелы градом сыпались на них со стен, смелая же мысль ворваться вместе с беглецами в город, наполненный неприятельскими войсками, не могла прийти в голову никому, - Марций сам остановился и стал звать римлян, ободрял их и кричал, что, по счастливой случайности, ворота города открыты скорей для преследователей, чем для беглецов. Идти за ним решились только немногие. Он пробился сквозь толпы неприятелей, бросился к воротам и ворвался в город вместе с беглецами. Вначале он нигде не встретил сопротивления: никто не посмел выступить ему навстречу; но, когда затем враги заметили, что римлян в городе очень немного, они сбежались и вступили в сражение. И римляне, и неприятели смешались. Тогда-то Марций выказал, говорят, в сражении в самом городе чудеса храбрости - в этом бою узнали его сильную руку, быстроту ног и смелую душу: он побеждал всех, на кого ни нападал. Одних противников он прогнал в самые отдаленные части города, других заставил сдаться, сложить оружие и тем дал Ларцию полную возможность ввести в город находившиеся в лагере римские войска.

IX. ТАКИМ ОБРАЗОМ город был взят. Почти все солдаты бросились грабить, отыскивая дорогие вещи. Марций был возмущен и кричал, что, по его мнению, подло солдатам ходить по городу, сбирая ценные вещи, или прятаться от опасности под предлогом наживы, в то время, когда консул со своим войском встретил, быть может, неприятеля и вступил с ним в сражение. Его слушали немногие, поэтому он взял с собою тех, кто желал следовать за ним, и отправился по той дороге, по которой, как он заметил, выступило войско. Он то ободрял своих солдат и советовал им не падать духом, то молился богам, чтобы ему не опоздать, прийти во время, когда сражение еще не кончилось, принять участие в битве, деля опасности вместе с согражданами.

В то время у римлян существовал обычай - выстроившись перед сраженьем в ряды и подобрав тогу, делать устные завещания, назначая себе наследника, в присутствии трех или четырех свидетелей. За этим занятием и застал Марций солдат, стоявших уже в виду неприятеля. Сначала некоторые испугались, заметив его покрытым кровью и потом, в сопровождении кучки солдат; но, когда он подбежал к консулу, в восторге протянул ему руку и объявил о взятии города, Коминий обнял и поцеловал его. Как те, кто узнал о случившемся, так и те, кто догадывался о нем, одинаково ободрились и с криком требовали вести их в бой. Марций спросил Коминия, какую позицию занимает неприятель и где стоят его лучшие войска. Тот отвечал, что, если он не ошибается, лучшие войска состоят из антийцев, расположенных в центре и никому не уступающих в храбрости. «Прошу же тебя, - сказал Марций, - исполни мое желание, - поставь меня против этих солдат». Удивляясь его смелости, консул исполнил его просьбу. В самом начале сражения Марций ринулся вперед; первые ряды вольсков дрогнули. Та часть войска, на которую он напал, была немедленно разбита. Но неприятельские фланги сделали поворот и стали обходить его. Боясь за него, консул выслал на помощь ему лучших солдат. Вокруг Марция кипел ожесточенный бой. В короткое время обе стороны понесли большие потери. Римляне, однако, продолжали идти вперед, теснили неприятеля, наконец, разбили его и при преследовании просили Марция, обессилевшего от утомления и ран, удалиться в лагерь. Он заметил им, что победители не должны знать усталости, и погнался за беглецами. Остальное войско неприятелей также потерпело поражение. Много было убитых и много взятых в плен.

X. КОГДА на следующий день пришел Ларций, консул, в виду собравшегося вместе войска, взошел на возвышение и, воздав богам должную благодарность за блестящую победу, обратился к Марцию. Прежде всего он горячо похвалил его, некоторые из его подвигов он видал лично, о других слышал от Ларция - затем приказал ему выбрать себе десятую часть из массы ценных вещей, лошадей и пленных, прежде общего дележа всего этого. Кроме того, он подарил ему в награду коня в полной сбруе. Римляне с восторгом приняли его слова. Тогда Марций выступил вперед и сказал, что принимает коня и рад слышать похвалы со стороны консула, но, считая остальное платой, а не наградой, отказывается от него и будет доволен частью, одинаковою с другими. «Одной милости хочу я от тебя и настоятельно прошу о ней, - продолжал Марций, обращаясь к консулу, у меня есть среди вольсков знакомый и друг, человек добрый и честный. Теперь он в плену и из счастливого богача сделался рабом. Над его головой собралось много горя, надо избавить его по крайней мере хоть от одного - продажи». Слова Марция были встречены еще с более громкими криками одобрения. Большинство удивлялось скорее его бескорыстию, нежели храбрости в сражении. Даже завидовавшие его блестящей награде и желавшие выступить его соперниками и те согласились тогда, что он заслуживает большой награды за то, что отказался взять большое, и более удивлялись его нравственным качествам, заставившим его отказаться от огромной суммы, нежели тому, чем он заслужил это. Действительно, больше чести - разумно пользоваться богатством, нежели уметь владеть оружием, хотя умение пользоваться богатством ниже отказа от него.

XI. КОГДА толпа перестала кричать и шуметь, потребовал слова Коминий. «Братья по оружию, - сказал он, - вам нельзя заставить человека принять награду, если он не принимает ее и не желает принять. Дадим же ему награду, от принятия которой он не может отказаться, - пусть он называется Кориоланом, если только раньше нас его подвиг не дал ему этого прозвища». С тех пор Марций стал называться третьим именем - Кориолана. Из этого совершенно ясно, что личное его имя было Гай, второе родовое, - Марций. Третье имя получали не сразу, и оно должно было напоминать подвиг, счастье, наружность или же нравственные качества. Так, греки давали в память каких-либо подвигов прозвища Сотера или Каллиника, за наружность - Фискона или Грипа, нравственные качества - Эвергета или Филадельфа, счастье Эвдемона, прозвище, которое носил Батт II. Некоторые из царей получали прозвища даже в насмешку - Антигон Досон и Птолемей Латир. Еще чаще встречались подобного рода прозвища у римлян. Один из Метеллов был назван Диадематом за то, что раненый долго ходил с повязкой на голове, другой Целером за то, что успел всего через несколько дней после смерти отца дать в честь умершего гладиаторские игры, удивив тою быстротою и поспешностью, с какою умел устроить их. Некоторым римлянам до сих пор еще дают прозвища, смотря по тому, когда они родились, - сыну, родившемуся во время отъезда отца, - Прокла, после смерти его - Постума. Одного из близнецов, пережившего брата, зовут Вописком. Равным образом даются прозвища и по телесным недостаткам и притом не только такие, как Сулла, H игр или Руф, но и Цек или Клодий. Римляне поступают прекрасно, приучая не стыдиться и насмехаться над слепотою или другим телесным недостатком, но видеть в них не более как отличительные признаки. Впрочем, этим вопросом занимаются другого рода сочинения.

XII. КОГДА война кончилась, народные вожаки снова стали возбуждать волнения. Они не имели для этого нового повода или справедливого основания они только взваливали на патрициев те несчастия, которые являлись необходимым следствием их прежних раздоров и волнений. Почти все поля оставались незасеянными и неубранными, между тем война не позволяла запастись хлебом из-за границы. Нужда в хлебе была очень велика, поэтому вожаки, видя, что его нет, а если бы он и был, - народу не на что купить его, стали распускать клевету относительно богатых, будто они устроили этот голод по своей ненависти к народу.

В это время приехали послы из Велитр, которые желали присоединить свой город к римским владениям и просили дать им колонистов: чума, бывшая у них, действовала так опустошительно, сгубила столько народу, что от всего населения осталась едва десятая часть. Умные люди думали, что просьба велитрцев и их желание как нельзя более кстати, - вследствие недостатка в хлебе республика нуждалась в своего рода облегчении - вместе с тем они надеялись на прекращение несогласий, если город освободится от крайне беспокойной, нарушавшей вместе со своими вожаками порядок толпы, как от чего-то вредного, опасного. Консулы вносили в список имена таких лиц и намерены были отправить их в качестве колонистов, других назначали в ряды войска, которое должно было идти в поход против вольсков, - желая прекратить волнения внутри государства в надежде, что, служа в одном войске и находясь в одном лагере, бедняки и богачи, плебеи и патриции не будут с прежней ненавистью относиться друг к другу, станут жить в большем согласии.

XIII. ОДНАКО народные вожаки Сициний и Брут восстали против их плана. Они кричали, что консулы хотят назвать красивым именем «переселения» в высшей степени бессердечный поступок; что они толкают бедняков как бы в пропасть, высылая их в город, где свирепствует чума и грудами валяются непогребенные трупы, - чтобы они жили там, подвергаясь мщению чужого божества; что им мало того, что одних из граждан они морят голодом, других посылают на жертву чуме, - они начинают еще по собственному желанию войну; пусть граждане испытают все бедствия за то, что не хотели идти в кабалу к богачам!.. Под впечатлением их слов народ отказывался идти в солдаты, когда консулы объявили набор, и не хотел и слышать о переселении.

Сенат не знал, что делать, Марций, в то время уже высокомерный, уверенный в себе, уважаемый самыми влиятельными из граждан, был самым ярым противником черни. Те, кому выпал жребий идти в качестве колонистов, все же были отправлены под страхом строгого наказания, зато другие решительно отказались идти в поход. Тогда Марций взял с собою своих клиентов и из других граждан - тех, кого ему удалось склонить на свою сторону, и сделал набег на владения антийцев. Он захватил массу хлеба, взял огромную добычу из скота и людей, но себе не оставил ничего и вернулся в Рим, причем его солдаты и везли, и несли множество различного рода вещей, вследствие чего другие раскаивались и завидовали разбогатевшим солдатам, но были озлоблены против Марция и недовольны тем, что он пользовался известностью и влиянием, возраставшими, по мнению недовольных, во вред народу.

XIV. ВСКОРЕ Марций выступил кандидатом на консульскую должность. Большинство было на его стороне. Народ стыдился оскорбить человека, выдававшегося среди других своих происхождением и храбростью, обидеть его, когда он оказал государству стольких важных услуг. В то время не было в обычае, чтобы кандидаты на консульскую должность просили содействия граждан, брали их за руку, расхаживая по форуму в одной тоге, без туники для того, быть может, чтобы своею скромною внешностью расположить в пользу исполнения их просьбы, или же для того, чтобы показать свои шрамы как знак своей храбрости, - у кого они были. Римляне желали, чтобы просители ходили без пояса и туники не потому, конечно, что подозревали их в раздаче денег для подкупа избирателей, - подобного рода купля и продажа появились позже, спустя долгое время; тогда только деньги стали играть роль при голосовании в Народном собрании. Отсюда взяточничество перешло в суды и войско и привело государство к единовластию: деньги поработили оружие. Совершенно справедливо сказал кто-то, что первым отнял у народа свободу человек, выставивший народу угощение и раздавший подарки. Вероятно, в Риме зло это распространялось тайно, постепенно, и обнаружилось не сразу. Кто подал пример подкупа народа или судей в Риме, я не знаю, но в Афинах первым подкупил судей, говорят, сын Антемиона, Анит, преданный суду по обвинению в государственной измене, из-за Пилоса уже под конец Пелопоннесской войны, когда на римском форуме был еще золотой век нравственности.

XV. НО МАРЦИЙ мог, конечно, показать свои многочисленные раны, полученные им во многих сражениях, где он выказал себя с лучшей стороны, участвуя в походах в продолжение семнадцати лет сряду, и граждане, из уважения к его храбрости, дали друг другу слово избрать его консулом. В назначенный для голосования день Марций торжественно явился на форум в сопровождении сенаторов. Все окружавшие его патриции ясно показывали, что ни один кандидат не был так приятен им, как он. Но это-то и лишило Марция расположения народа, которое сменили ненависть и зависть. К ним присоединилось еще новое чувство - страха, что ярый сторонник аристократии, глубоко уважаемый патрициями, сделавшись консулом, может совершенно лишить народ его свободы. На этом основании Марций потерпел при выборах неудачу.

Избрали других кандидатов. Сенат был недоволен; он считал себя оскорбленным больше, нежели Марций. Не менее раздражен был и последний. Он не мог спокойно отнестись к случившемуся. Он дал полную волю своему гневу из-за своего оскорбленного самолюбия, так как видел в этом признак величия и благородства. Твердость и приветливость, главные качества государственного человека, не были привиты ему образованием и воспитанием. Он не знал, что человек, желающий выступить в качестве государственного деятеля, должен всего более избегать самомнения, «неразлучного спутника уединенья», как называет его Платон, - ему придется иметь дело с людьми, и он должен быть терпеливым, хотя некоторые и смеются жестоко над таким характером. Но Марций никогда не изменял своему прямолинейному, упрямому характеру: одолеть, разбить окончательно всех - он не ведал, что это свидетельство не храбрости, а немощи, ибо ярость, подобно опухоли, порождает больная, страдающая часть души. Полный смущения и ненависти к народу, он удалился из Народного собрания. Молодые патриции, вся гордая аристократия, всегда горячо державшая его сторону, и в то время не покинула его, осталась с ним и, к вреду для него, еще более возбуждала его гнев, деля с ним скорбь и горе. В походах он был их вождем и добрым наставником; в военном деле - умел возбуждать в них соревнование в славе, без зависти друг к другу.

XVI. В ЭТО ВРЕМЯ в Рим привезли хлеб; много его куплено было в Италии, но не меньше прислано в подарок сиракузским тираном Гелоном. Большинство граждан льстило себя надеждой, что вместе с привозом хлеба прекратятся и внутренние несогласия в республике. Сенат немедленно собрался для заседания. Народ окружил здание сената и ждал конца заседания, рассчитывая, что хлеб будет продаваться по дешевой цене, полученный же в подарок - раздадут даром. Так думали некоторые и из сенаторов. Тогда поднялся со своего места Марций. Он произнес громовую речь против тех, кто хотел сделать что-либо в угоду народу, - он называл их своекорыстными предателями аристократии; говорил, что они сами вырастили посеянные ими в народе дурные семена наглости и дерзости, между тем как благоразумие требовало уничтожить их в самом начале, не позволять народу иметь в руках такую сильную власть; что он страшен по одному уже тому, что исполняются все его требования; что он не делает ничего против своей воли, не слушается консулов, но говорит, что у него есть свои начальники - вожди безначалия! Он говорил, что, если сенат решит в заседании раздать и разделить хлеб, как это бывает в греческих государствах, с их крайней демократией, он этим будет потакать непокорному народу к общей гибели. «Тогда, - продолжал он, - народ не скажет, что его отблагодарили за походы, в которых он отказался принимать участие, за возмущения, когда он предавал свое отечество, за клевету по отношению к сенаторам, - он подумает, что мы уступаем ему из страха, делаем ему снисхождение, поблажки, из желания заискивать у него. Он не перестанет быть непокорным, не будет жить в согласии, спокойно. Поступать так совершенно глупо, напротив, если у нас есть ум, мы должны упразднить должность трибунов, которая грозит уничтожением консульству, поселяет раздоры в республике, которая не составляет уже одного целого, как прежде, но разделена на части, что не позволяет нам ни соединиться, ни думать одинаково, ни вылечиться от нашей болезни, от нашей взаимной вражды».

XVII. ДЛИННАЯ речь Марция сообщила такое же сильное воодушевление и молодым сенаторам, и почти всем богачам. Они кричали, что единственный человек в республике, непобедимый и чуждый лести, - он. Некоторые из стариков сенаторов возражали ему, боясь последствий. Действительно, ничего хорошего из этого не вышло. Присутствовавшие в заседании трибуны, видя, что мнение Марция одерживает верх, с криком выбежали к народу и стали просить чернь собраться и помочь им. Состоялось шумное Народное собрание. Трибуны передали ему содержание речи Марция. Раздраженный народ едва не ворвался в заседание сената. Но трибуны обвиняли одного Марция и отправили за ним служителей, чтобы он мог оправдаться; но он, выйдя из себя, прогнал их. Тогда трибуны явились вместе с эдилами, чтобы взять его силой. Они уже схватили его; но патриции окружили его и выгнали трибунов, а эдилов даже избили.

Наступивший вечер положил конец беспорядкам. Ранним утром началось страшное возбуждение среди народа. Видя, что он стекается отовсюду, консулы, в страхе за судьбу города, созвали заседание сената и предложили ему решить, какими благожелательными речами и мягкими постановлениями можно водворить тишину и спокойствие среди народных масс. Они говорили, что в настоящую минуту не время проявлять свое честолюбие или спорить о почестях, - дела находятся в опасном, обострившемся положении; необходима власть умная и снисходительная. Большинство согласилось с ними. Тогда консулы явились в Народное собрание и обратились к народу с речью, - какая всего более была необходима. Они старались успокоить его, вежливо отвергали возводимую на них клевету, не выходя из границ умеренности, советовали ему исправиться, порицали его поведение и уверяли, что относительно цены при продаже хлеба сенат будет действовать вместе с народом.

XVIII. НАРОД, за немногими исключениями, соглашался с ними. Порядок и тишина, с какою он держал себя, доказывали ясно, что он слушает их, разделяя их мнение, и успокаивается. Но тут вмешались в дело трибуны. Они объявили, что народ будет слушаться умных решений сената во всем, что может быть полезно, но требовали Марция для оправдания в его действиях: разве он возбуждал сенаторов и отказался явиться по приглашению трибунов не для того, чтобы произвести в государстве смуты и уничтожить демократию? Обрушив удары и брань на эдилов, он желал возжечь, насколько это от него зависело, междоусобную войну, заставить граждан взяться за оружие… Их речь имела целью унизить Марция, если бы он начал, в противоположность своему гордому характеру, льстить народу, или же, когда бы остался верен своему характеру, вооружить против него народ до последней степени, - на что они всего более рассчитывали, прекрасно изучив его.

Обвиняемый явился как бы для оправдания. Народ умолк; воцарилась тишина. Ожидали, что Марций станет молить о прощении, он же начал говорить, не только ничем не стесняясь, но и обвинял народ более, чем то позволяла откровенность, и своим голосом и наружностью показывал мужество, граничившее с презрением и пренебрежением. Народ пришел в бешенство, явно выказывал свое неудовольствие и раздражение вследствие его речей. Самый дерзкий из трибунов, Сициний, посоветовавшись немного с товарищами по должности, громко объявил затем, что трибуны произносят Марцию смертный приговор, и приказал эдилам вести его на вершину Тарпейской скалы и оттуда немедленно сбросить в пропасть. Эдилы схватили его; но даже народу поступок трибунов показался чем-то ужасным и наглым, что же касается патрициев, они, в исступлении и ярости, кинулись на крик Марция о помощи. Одни толкали тех, кто хотел взять его, и окружили его, другие протягивали с мольбой руки к народу. Речи и отдельные слова пропадали в таком страшном беспорядке и шуме. Наконец, друзья и родственники трибунов, убедившись, что Марция можно отнять и наказать, только убив множество патрициев, посоветовали трибунам отменить необыкновенное наказание для подсудимого, смягчить его, не убивать его насильно, без суда, но подвергнуть суду народа. После этого поднялся Сициний и спросил патрициев, почему они отнимают Марция у желающего наказать его народа. В свою очередь, последние спрашивали их: «Для чего и почему вы желаете без суда наказать самым жестоким и беззаконным образом одного из первых людей в Риме?» - «Не считайте это предлогом для вашего несогласия и вражды с народом: он исполнит ваше требование, обвиняемый будет судим, отвечал Сициний. - Тебе, Марций мы приказываем явиться в третий рыночный день и убедить граждан в своей невиновности. Они будут твоими судьями».

XIX. ТЕПЕРЬ патриции были довольны решением и весело разошлись, взяв с собою Марция. В промежуток времени до третьего рыночного дня - рынок у римлян бывает каждый девятый день, который зовется «нундины», - объявлен был поход против антийцев, что давало патрициям надежду на отсрочку суда. Они рассчитывали, что война затянется, будет продолжительна, а за это время народ сделается мягче; гнев его стихнет или совершенно прекратится среди забот относительно ведения войны. Но с антийцами был вскоре заключен мир, и войска вернулись домой. Тогда патриции стали часто собираться: они боялись и советовались, каким образом не предавать им Марция в руки народа, с другой стороны - не давать вожакам повода возмущать народ. Заклятый враг плебеев, Аппий Клавдий, произнес сильную речь, где говорил, что патриции уничтожат сенат и совершенно погубят государство, если позволят народу иметь над ними перевес при голосовании. Но старшие и отличавшиеся приверженностью к народу сенаторы говорили, напротив, что, вследствие уступок, народ будет не груб и суров, а, наоборот, ласков и мягок; что он не относится с презрением к сенату, но думает, что последний презирает его, поэтому предстоящий процесс сочтет за оказываемую ему честь, найдет себе в ней утешение и что его раздражение прекратится, лишь только в его руках очутятся камешки для голосования.

XX. ВИДЯ, что сенат колеблется между расположением к нему и страхом перед народом, Марций спросил трибунов, в чем они обвиняют его и за какое преступление привлекают к суду народа. Когда они ответили, что обвиняют его в стремлении к тирании и докажут, что он думает сделаться тираном, он быстро встал и сказал, что теперь он сам явится перед народом для своего оправдания, не откажется ни от какого суда и, если докажут его виновность, будет готов подвергнуться любому наказанию. «Только не вздумайте изменить обвинение и обмануть сенат!» - сказал он. Они обещали, и на этих условиях открылся суд.

Когда собрался народ, трибуны начали с того, что устроили голосование не по центуриям, а по трибам, чтобы нищая: беспокойная, равнодушная к справедливости и добру чернь имела при голосовании перевес над богатыми, уважаемыми и обязанными нести военную службу гражданами. Затем, отказавшись от обвинения подсудимого в стремлении к тирании, как несостоятельного, они снова стали припоминать, что Марций раньше говорил в сенате, мешая дешевой продаже хлеба и советуя уничтожить звание народного трибуна. Трибуны придумали и новее обвинение - обвиняли его в том, что он неправильно распорядился добычей, взятой в области Антия, - не внес ее в государственную казну, а разделил между участниками похода. Это обвинение, говорят, смутило Марция всего более: он не был подготовлен, не мог отвечать народу тотчас же как следует. Он начал хвалить участников похода, вследствие чего зашумели те, кто не принимал участия в войне, а их было больше. Наконец, трибы стали подавать голоса. Большинством в три голоса вынесли обвинительный приговор. Его осудили на вечное изгнание.

После объявления приговора народ разошелся с такою гордостью, с такою радостью, как не гордился никогда, даже после победы над неприятелями; но сенат был в горе и глубокой скорби. Он раскаивался и жалел, что не принял всех мер, не испытал всего, прежде чем позволить народу надругаться над ним и дать в руки его такую силу. В то время не было нужды различать граждан по одежде или другим отличительным признакам: сразу было видно, что веселый плебей, печальный - патриций.

XXI. ОДИН Марций был тверд, не склонял своей головы; ни в его наружности, ни в походке, ни в лице не было никаких признаков волнения. Среди всех жалевших о нем один он не жалел о себе. Но это происходило не потому, что им владел рассудок, или чтобы у него было кроткое сердце, не потому, чтобы он терпеливо сносил случившееся, - он был страшно разгневан и взбешен; это было то, что составляет настоящее страдание, которого не понимает большинство. Когда оно переходит в гнев, то, перегорев, становится чем-то твердым и деятельным. Вот почему рассерженные кажутся деятельными, как больной лихорадкой - горящим: душа его кипит, взволнована, находится в напряжении.

Свое душевное состояние Марций тотчас же доказал своими поступками. Придя домой, он поцеловал громко плакавших мать и жену, советовал им бодро переносить случившееся и немедленно вышел и направился к городским воротам. Его провожали до них почти все патриции; сам он не взял и не просил ничего он ушел в сопровождении трех или четырех своих клиентов. Несколько дней он провел один в своих поместьях. Его волновало много мыслей, внушаемых ему его раздражением. В них не было ничего хорошего, ничего честного: они были направлены на одно - он хотел отметить римлянам и решил вовлечь их в тяжелую войну с кем-либо из соседей. Марций решил попытать счастья сперва у вольсков, зная, что они богаты людьми и деньгами, и надеясь, что прежние поражения не столько уменьшили их силы, сколько увеличили желание вступить в новую борьбу с римлянами и ненависть к ним.

XXII. В ГОРОДЕ Антии жил Тулл Амфидий, вольск, вследствие своего богатства, храбрости и знатного происхождения сделавшийся царем. Для Марция не было тайной, что он ненавидел его сильнее, чем кого-либо из римлян. Ке раз в сражениях, осыпая угрозами и вызывая один другого, они хвастались своим соперничеством, как это бывает обыкновенно у воинственных, честолюбивых и самолюбивых молодых людей. К общей вражде римлян с вольсками присоединилась личная. Несмотря на это, Марций видел в Тулле некоторого рода благородство и знал, что никто из вольсков не пожелает так горячо зла римлянам, как он, при первом представившемся случае. Марций подтвердил справедливость мнения, что «бороться с гневом трудно: за страсть он жизнью платит». Он надел одежду и принял внешность, под которой его могли всего менее узнать, если бы даже увидали, и как Одиссей вошел в «народа враждебного город».

XXIII. БЫЛ вечер. Ему встречались многие; но никто его не узнал. Он направился к дому Тулла и, войдя, сел немедленно у очага, с покрытою головой, не говоря ни слова. Бывшие в доме смотрели на него с удивлением, но заставить его встать не смели, - в его наружности, как и в молчании, было что-то величественное. Об этом странном случае рассказали Туллу, который в то время ужинал. Тот встал, подошел к незнакомцу и спросил, кто он, откуда пришел и что ему надо? Тогда Марций открыл голову и, немного помолчав, сказал: «Если ты не узнаешь меня, Тулл, и, видя меня перед собою, не веришь своим глазам, - мне приходится самому быть своим обвинителем. Я - Гай Марций, сделавший вольскам много вреда и носящий прозвище Кориолана, прозвище, от которого мне нельзя отрекаться. За свои многочисленные труды и опасности я не приобрел ничего, кроме имени, говорящего о моей вражде к вам. Оно осталось у меня не отнятым, все же остальное я потерял, вследствие зависти и наглости народа и бесхарактерности и измены магистратов, званием равных мне. Я изгнан и, как умоляющий о защите, прибегаю к твоему домашнему алтарю, не потому, чтобы заботился о своей личной безопасности или спасении, - зачем мне было приходить сюда, раз я боюсь смерти? - нет, я хочу отметить изгнавшим меня и уже отметил им тем, что делаю тебя господином моей жизни. Если ты не боишься напасть на неприятеля, извлеки, благородный друг, пользу из моего несчастия, сделай мое горе благом для всех вольсков. Я настолько успешнее буду вести войну за вас, чем против вас, насколько удачнее воюют те, кто знает положение неприятелей, в сравнении с теми, кто его не знает. Но, если ты не принимаешь моего совета, я не желаю жить, да и тебе не следует спасать прежнего своего недруга и врага, теперь - бесполезного, ненужного тебе человека». Когда Тулл услышал его предложение, он чрезвычайно обрадовался, подал ему руку и сказал: «Встань, Марций, и мужайся - великое счастье для нас, что ты перешел на нашу сторону. Но подожди, ты увидишь со стороны вольсков еще большее». Затем он радушно угостил Марция. В следующие дни они советовались между собою относительно похода.

XXIV. В ЭТО ВРЕМЯ Рим волновался, вследствие враждебного отношения патрициев к народу, главным образом благодаря приговору над Марцием. Гадатели, жрецы и частные лица рассказывали о многих предзнаменованиях, заслуживавших внимания. Одно из них, говорят, было следующего рода. Тит Латиний, не занимавший особенно блестящего положения, все же мирный, честный и вовсе не суеверный и еще менее - тщеславный человек, видел во сне, что ему явился Юпитер и велел сказать сенаторам, что впереди процессии в его, Юпитера, честь послали дрянного, крайне неприличного плясуна. Тит, по его словам, не обратил сначала на это никакого внимания. Сон повторился во второй и третий раз; но он отнесся к нему так же небрежно. Тогда он лишился своего прекрасного сына, а сам почувствовал, что члены его тела внезапно так ослабли, что он не мог владеть ими. Он объявил об этом в сенате, куда его принесли на носилках. Говорят, когда он кончил свой рассказ, он тотчас почувствовал, что силы его возвращаются, встал и пошел сам собою. Удивленные сенаторы приказали произвести тщательное следствие по этому поводу. Случай состоял в следующем. Кто-то отдал своего раба другим рабам, с приказаньем гнать его, бичуя, по форуму и затем убить. Исполняя его приказание, они стали бить его. От боли он начал извиваться и делал, в мучениях, разного рода неприличные движения. Случайно сзади двигалась религиозная процессия. Многие из участников были недовольны, видя эту тягостную сцену; но никто не перешел от слов к делу, - все ограничивались бранью и проклятиями лицу, приказавшему наказать другого так жестоко. Дело в том, что тогда с рабами обращались крайне мягко, - сами хозяева работали и жили вместе с рабами, поэтому поступали с ними не так строго, снисходительнее. Большим наказанием для провинившегося раба считалось одно то, если его заставляли надеть на шею деревянную рогатку, которой подпирают дышло телеги, и ходить с ней по соседям, - к тому, кто на глазах других нес подобного рода наказание, никто уже не имел доверия. Его звали «ф_у_рцифер» - «фурка» по-латыни значит «подпорка» или «вилы».

XXV. КОГДА Латиний рассказал о виденном им сне, сенаторы не могли понять, кто это был «неприличный и дрянной плясун», шедший в то время впереди процессии. Но некоторые вспомнили о наказании раба, вследствие его странности, раба, которого прогнали, бичуя, через форум и затем умертвили. С их мнением согласились и жрецы, вследствие чего хозяин раба был наказан, а торжественная процессия и игры в честь божества повторены.

Нума, отличавшийся своими мудрыми распоряжениями религиозного характера вообще, дал, между прочим, следующее приказание, заслуживающее полной похвалы и располагающее других к внимательности. Когда магистраты или жрецы совершают какой-либо обряд, глашатай идет впереди и кричит громким голосом: «Хок аге!», т. е. «Это делай!», приказывая обращать внимание на религиозный обряд, не прерывать его каким-либо посторонним делом иль занятием, - люди делают почти всякую работу в большинстве случаев по необходимости, нехотя. Римляне повторяют обыкновенно жертвоприношения, торжественные процессии и игры не только вследствие такой важной причины, как та, о которой говорено выше, но и из-за незначительной. Когда как-то раз одна из лошадей, везших тенсы, споткнулась, возница же взял вожжи в левую руку, решено было повторить процессию. Позже был случай, что одно жертвоприношение начинали тридцать раз, - каждый раз находили какой-либо недостаток или ошибку. Вот каково благоговение римлян перед богами!

XXVI. МАРЦИЙ и Тулл имели в Антии тайные совещания с влиятельнейшими из граждан и возбуждали их начать войну, пока в Риме не прекратилась еще вражда партий. Им отвечали отказом на том основании, что с римлянами был заключен мирный договор сроком на два года. Но в это время последние сами подали повод считать его недействительным: вследствие ли каких-либо подозрений, или же клеветы, только они приказали во время торжественных публичных игр всем вольскам удалиться из Рима до захода солнца. Некоторые рассказывают, что виной этому уловка, хитрость Марция, который отправил в Рим к магистратам посланца с ложным известием, будто вольски во время празднования игр намерены напасть на столицу и сжечь ее. Распоряжение о высылке вольсков еще более вооружило всех их против римлян. Тулл, раздувая оскорбление и разжигая страсти, добился наконец, что в Рим были отправлены послы требовать возвращения земель и городов, уступленных по окончании войны вольсками. Выслушав послов, римляне были возмущены и дали следующий ответ: вольски первыми берутся за оружие, римляне последними положат его. Затем Тулл созвал большое Народное собрание, где решено было начать войну. Тогда он стал советовать пригласить Марция, простив ему прежние вины, и довериться ему: союзником он принесет пользы больше, чем принес вреда - врагом.

XXVII. МАРЦИЙ явился на приглашение и в своей речи к народу показал, что словами умеет владеть ничуть не хуже, чем оружием, и столько же воинствен, сколько умен и смел, поэтому его назначили главным начальником войска вместе с Туллом. Боясь, что приготовления вольсков к войне затянутся и удобная минута действовать будет упущена, он приказал самым влиятельным из граждан и городским властям свозить и запасаться всем необходимым, а сам, не дожидаясь набора войска, уговорил следовать за собою добровольцев, вполне храбрых людей, и вторгся в римские владения вдруг, когда его никто не ожидал. Он собрал такую добычу, что Вольские солдаты не могли ни увезти, ни унести ее. Но эта богатая добыча, страшный вред и опустошение, причиненное Марцием земле, были еще самым незначительным следствием этого похода: главная цель его была - опорочить патрициев в глазах народа. Вот почему Марций, все опустошая, не щадя ничего, строго запрещал трогать их поместья, не позволял делать им вред или уносить из них что-либо. Это дало новую пищу подозрениям и взаимным несогласиям. Патриции обвиняли народ в том, что он незаслуженно изгнал столь могущественного человека, народ упрекал патрициев в том, что они наслали Марция по злобе на плебеев; что, в то время как другие воюют, патриции сидят спокойными зрителями; что война с внешними врагами предпринята для того, чтобы стеречь их богатства и состояние. Успехи Марция принесли вольскам огромную пользу - они внушили им мужество и презрение к врагам. Затем он счастливо отступил.

XXVIII. ВСКОРЕ собрались все Вольские войска. Они охотно шли в поход и были так многочисленны, что решено было части их остаться для охраны городов, части идти в поход против римлян. Марций дал Туллу право начальствовать по выбору одною из частей. Тулл сказал, что в его глазах Марций нисколько не уступает ему в храбрости и что во всех сражениях счастье более благоприятствовало ему, поэтому предложил принять ему команду над войском, назначенным вторгнуться в неприятельские пределы, сам же остался для охраны городов и снабжения солдат всем необходимым.

Когда к Марцию пришли подкрепления, он двинулся прежде всего против римской колонии, Цирцей, и, взяв ее без сопротивления, не сделал ей никакого вреда, затем стал опустошать Латий, рассчитывая, что римляне дадут ему сражение, так как латинцы, несколько раз посылавшие к ним с просьбой о помощи, были их союзниками. Народ, однако, не обращал на это внимания; консулам же оставалось до выхода из должности немного времени, а за это время они не желали подвергаться опасностям, поэтому латинские послы вернулись ни с чем. Марций обратился к самим латинским городам - взял приступом Толерий, Лабики, Пед и Болу, которые оказали ему сопротивление. Жители их проданы были в рабство; города разграблены. Но если город сдавался добровольно, он прилагал большое старание, чтобы жителям без его желания не было нанесено никакого вреда, поэтому располагался лагерем в далеком расстоянии от города, минуя их владения.

XXIX. ПРИ ВЗЯТИИ Бовилл, города, находившегося от Рима на расстоянии не более ста стадий, он приказал убить почти всех способных носить оружие, причем в его руки досталась огромная добыча. Тогда Вольские войска, которые должны были занимать гарнизоны в городах, не выдержали и двинулись с оружием в руках на соединение с Марцием, говоря, что признают его единственным своим вождем и единственным главнокомандующим. С тех пор громкая слава о его имени разнеслась по всем концам Италии. Удивлялись храбрости одного человека, при переходе которого на сторону прежних врагов дела приняли совершенно другой оборот.

У римлян царствовала неурядица. Они боялись дать сражение; партии ежедневно ссорились одна с другою. Наконец было получено известие, что неприятели осадили Лавиний, где у римлян находились храмы отечественных богов и где было начало их народности: ведь основал город Эней. Известие это произвело в настроении народной массы удивительную перемену, в мыслях патрициев - совершенно невероятную и неожиданную: народ хотел отменить приговор по отношению к Марцию и призвать его в город, сенат, обсуждая предложение в одном из заседаний, отверг его, не дал привести в исполнение. Быть может, он хотел из самолюбия поступать во всем вообще против воли народа, или же не желал, чтобы возвращение Марция произошло по милости народа, или же был раздражен против него за то, что он делал зло всем, хотя зло ему сделали не все; за то, что он объявил себя врагом отечества, где, как он знал, лучшая и самая влиятельная часть граждан сочувствовала ему и делила с ним нанесенное ему оскорбление. Решение сената было объявлено народу. Народ между тем не мог ничего утвердить голосованием или посредством закона без предварительного согласия сената.

XXX. УЗНАВ об этом, Марций вознегодовал еще более. Он снял осаду небольшого города, в раздражении двинулся к столице и расположился лагерем в сорока стадиях от города, у Клелиевых рвов. Его появление принесло с собой страх и страшное смятение, но разом прекратило взаимную вражду - никто из высших магистратов или сенаторов не смел больше противоречить предложению народа возвратить Марция из изгнания. Видя, напротив, что женщины бегают по городу; что старики, со слезами, идут в храмы, с мольбой о помощи; что все пали духом; что никто не может дать спасительного совета, - все сознались, что предложение народа примириться с Марцием было благоразумно и что, напротив, сенат сделал грубую ошибку, вспомнив старое зло тогда, когда его следовало забыть. Решено было отправить к Марцию послов, предложить ему вернуться в отечество и просить кончить войну с римлянами. Послы сената были близкими родственниками Марция. Они ожидали радушного приема, в особенности при первой встрече, со стороны своего друга и родственника. Они ошиблись. Их привели через неприятельский лагерь к Марцию, который сидел с гордым видом и не имевшей себе примера надменностью. Его окружали самые знатные вольски. Он спросил послов, что им нужно. Они говорили вежливо и ласково, как и следовало в их положении. Когда они кончили, он от себя лично напомнил в ответ с горечью и раздражением о нанесенных ему оскорблениях, от имени же вольсков требовал как полководец, чтобы римляне возвратили вольскам завоеванные ими города и земли и дали им гражданские права наравне с латинцами, - война, по его мнению, могла кончиться, только если мир будет заключен на равных, справедливых условиях для каждой из сторон. Для ответа он назначил им тридцатидневный срок. После ухода послов он немедленно очистил римские владения.

XXXI. ЭТО было главною причиной обвинения его некоторыми из вольсков, давно тяготившимися его влиянием и завидовавшими ему. Между ними был и Тулл, лично ничем не оскорбленный Марцием, но поддававшийся влиянию человеческих страстей. Он сердился на него за то, что благодаря Марцию его слава вполне затмилась, и вольски стали относиться к нему с презрением. Маракй был для них все; что же касается до других полководцев, они должны были довольствоваться уделяемою им частью власти и начальства. Это было первою причиной тайно распускаемых про него обвинений. Собираясь в кружки, вольски негодовали, считая его отступление изменой: он упустил не укрепления или оружие, но удобное время, от которого зависит, как и во всем остальном, или успех боя, или неудача; недаром он дал римлянам тридцать дней сроку: в меньшее время в ходе войны не могут произойти важные перемены. Марций сумел воспользоваться этим временем. Он вступил во владения союзников неприятеля, грабил и опустошал их; в его руки перешли между прочим семь больших и населенных городов. Римляне не решились подать им помощь - их сердца охватило чувство страха; им так же хотелось идти на войну, как закосневшему в бездействии и хилому человеку.

Когда срок прошел, Марций снова вернулся со всеми войсками. Римляне отправили к Марцию новое посольство с мольбою о пощаде и просьбой вывести войска вольсков из римских владений и потом уже начать делать и говорить то, что он считает выгодным для обеих сторон. Они говорили, что под угрозой римляне не уступят ничего; но если он желает извлечь для вольсков какую-либо выгоду, римляне согласятся на все, как только неприятель разоружится. Марций отвечал, что, как полководец вольсков, ан не может ничего сказать им, но, пока он еще римский гражданин, горячо советует не оказывать такого упорства в удовлетворении справедливых требований и явиться к нему через три дня с положительным ответом, иначе пусть они знают, что их не пропустят в лагерь, если они вторично явятся с пустыми разговорами.

XXXII. ПОСЛЫ вернулись и сделали доклад в сенате, который как бы бросил свой «священный» якорь в знак того, что государственному кораблю пришлось выдерживать грозную бурю. Все жрецы богов, все совершавшие таинства или надзиравшие за их исполнением, все знавшие старинные, употреблявшиеся предками правила гадания по полету птиц, должны были идти к Марцию, каждый в жреческой одежде, требуемой законом, и просить его прекратить войну и вступить в переговоры с согражданами касательно мира с вольсками. Правда, Марций пропустил жрецов в лагерь, однако не сделал им никаких уступок ни на словах, ни на деле, - он предлагал им или принять его прежние условия, или продолжать войну.

С этим ответом жрецы вернулись обратно. Тогда решено было запереться в городе, занимая укрепления, чтобы отражать нападения неприятеля. Свои надежды римляне возлагали лишь на время и на неожиданную перемену счастия: лично они не знали для своего спасения никаких средств. В городе царствовали смятение и страх; на каждом шагу видны были в нем дурные предзнаменования, пока не случилось нечто вроде того, о чем не раз говорит Гомер, но что у многих не находит себе веры. Относительно серьезных и невероятных поступков он выражается в своих поэмах, про кого-либо, что ему

Дочь светлоокая Зевса, Афина, вселила желанье,

Боги мой гнев укротили, представивши сердцу, какая
Будет в народе молва…

Было ли в нем подозренье, иль демон его надоумил.

Многие не обращают внимания на такого рода выражения - по их мнению, поэт желал невозможными вещами и невероятными вымыслами отрицать разумное проявление свободной воли в человеке. Но Гомер хотел сказать не это: все вероятное, обыкновенное, не идущее вразрез с требованиями рассудка, он считает действием нашей свободной воли, что видно из многих мест:

Тут подошел я к нему с дерзновенным намерением сердца,

Рек он, - и горько Пелиду то стало: могучее сердце
В персях героя власатых меж двух волновалося мыслей…

…но к ищущей был непреклонен
Чувств благородных исполненный
Беллерофонт непорочный.

Напротив, там, где речь идет о невероятном и опасном деле, где требуется вдохновение или воодушевление, он представляет божество не уничтожающим, но возбуждающим в нас проявление свободной воли, не внушающим нам желания совершить какойлибо поступок, а только рисующим в нашем воображении картины, заставляющие нас решиться на него. Ими оно не заставляет нас делать чего-либо по принуждению, оно дает лишь толчок свободной воле, вливая при этом в нас мужество и надежду. Действительно, если у богов отнять долю всякого влияния, всякого участия в наших делах, в чем же другом выражалась бы их помощь и содействие людям? - Они не переменяют строения нашего тела, не дают известного направления нашим рукам или ногам, как то следовало бы, - они только возбуждают действенное начало нашей души, выражающееся в свободной воле, известного рода ощущениями, представлениями или мыслями, или же, с другой стороны, удерживают ее, мешают ей.

XXXIII. В РИМЕ в то время все храмы были полны молящимися женщинами. Большинство их, принадлежавших к высшей аристократии, молились у алтаря Юпитера Капитолийского. В числе их была и Валерия, сестра знаменитого Попликолы, оказавшего Риму много важных услуг во время войны и во время мира. Из жизнеописания Попликолы видно, что он умер раньше. Валерия пользовалась в столице известностью и уважением - своим поведением она поддерживала славу своего рода. Внезапно ею овладело то настроение, о котором я говорил раньше. В ее душу запала счастливая мысль, внушенная ей свыше. Она встала сама, заставила встать и всех остальных женщин и отправилась с ними в дом матери Марция, Волумнии. Когда она вошла, она увидела, что его мать сидит с невесткой и держит на руках детей Марция. Валерия велела женщинам стать вкруг нее и сказала: «Мы пришли к вам, Волумния и Вергилия, как женщины к женщинам, не по решению сената, не по приказанию магистратов. Вероятно, сам бог услышал наши молитвы и внушил нам мысль отправиться сюда к вам и просить у вас исполнить то, что может спасти нас самих и остальных граждан, вам же, в случае вашего согласия, даст славу громче той, которую приобрели себе дочери сабинцев, уговорив своих отцов и мужей кончить войну и заключить между собою мир и дружбу. Пойдемте вместе с просительной ветвью к Мардию и скажемте в защиту отечества, как справедливый, беспристрастный свидетель, что он сделал ему много зла, но оно не выместило на вас своего гнева, не сделало и не желало сделать вам ничего дурного, нет, оно возвращает вас ему, если даже ему самому нельзя ждать от него пощады ни в чем». Когда Валерия кончила, она громко зарыдала вместе с другими женщинами. «И мы, мои милые, одинаково делим общую скорбь, отвечала Волумния, - во, кроме того, у нас есть личное горе: славы и чести Марция не существует больше, когда мы видим, что, надеясь найти в оружии врагов спасение, он нашел себе скорей плен. Но самое страшное из наших несчастий состоит в том, что родина наша, в самом полном бессилии, возлагает свои надежды на спасение на нас. Не знаю, обратит ли он внимание на наши слова, если уж не сделал ничего ради отечества, которое в его глазах стояло всегда выше матери, жены и детей. Мы готовы помочь вам, берите нас и ведите к нему. Если мы не можем сделать ничего другого, мы станем молить его о пощаде отечества до последнего издыхания».

XXXIV. ЗАТЕМ Вергилия взяла на руки своих детей и в сопровождении остальных женщин отправилась в Вольский лагерь. Их внешность, говорившая об их несчастии, возбудила чувство уважения к ним даже со стороны неприятелей. Никто не говорил ни слова.

Марций в это время сидел на возвышении, окруженный начальниками войска. Заметив приближавшихся женщин, он был удивлен. Он узнал свою мать, шедшую во главе других, и решил оставаться непреклонным, не изменять себе; но в нем заговорило чувство. В смущении от представившейся глазам его картины, он не мог усидеть на месте при их приближении. Он вскочил и более быстрою походкой, чем обыкновенно, направился к ним навстречу. Первою он поцеловал мать и долго держал ее в своих объятиях, затем жену и детей. Он не мог сдержать слез, не дать воли ласкам - его чувство унесло его, как поток.

XXXV. НАКОНЕЦ он удовлетворял ему вполне. Заметив, что мать хочет с чем-то обратиться к нему, он окружил себя вольсками, членами военного совета, и услышал от Волумнии следующее: «Сын мой, мы не говорим ни слова; но наше платье и незавидная внешность доказывают, какую уединенную жизнь пришлось вести нам во время твоего изгнания. Подумай теперь - мы несчастнейшие из этих женщин: судьба превратила самое прекрасное из зрелищ в самое ужасное - я должна видеть своего сына, моя невестка - мужа расположившимся лагерем здесь, перед стенами родного города!.. Для других молитва служит утешением во всякого рода несчастиях и скорбях, для нас она страшная мука. Нельзя молить небо в одно время и о победе отечества, и о твоем спасении, - и в нашей молитве есть все, чем может проклясть нас враг. Может быть один выбор - твои жена и дети должны лишиться или отечества, или тебя: я же не стану ждать, пока война решит, какой жребий мне сужден. Если ты не хочешь послушаться меня и превратить раздор и бедствие в дружбу и согласие, сделаться благодетелем обоих народов, а не бичом одного из них, знай и свыкнись с мыслью, что ты нападешь на родной город, только перешагнув через труп своей матери. Я не должна дожидаться того дня, когда увижу своего сына или побежденным согражданами, или празднующим победу над отечеством. Если б я стала просить тебя спасти отечество ценою гибели вольсков, моя просьба показалась бы тебе несправедливой и трудно исполнимой: нечестно убивать сограждан, как низко предавать и тех, кто доверился тебе. Но теперь мы просим тебя только спасти нас от бедствия, что может быть одинаково спасительно для обоих народов. Для вольсков оно будет еще более лестно, принесет им больше чести, так как они, победители, дадут нам величайшие из благ - мир и дружбу, - приняв не меньшее от нас. Если это станет действительностью, эту честь припишут главным образом тебе; нет - обе стороны будут упрекать одного тебя. Чем кончится война, неизвестно; известно лишь, что, если ты останешься победителем, ты будешь духом мести для своей родины; но, если потерпишь поражение, тебя назовут человеком, ввергнувшим под влиянием гнева своих благодетелей и друзей в море бедствий…»

XXXVI. МАРЦИЙ слушал, пока говорила Волумния, но не отвечал ни слова. Она кончила; но он долго стоял молча. Тогда Волумния начала снова: «Сын мой, что же ты молчишь? - Неужели хорошо давать во всем волю своему гневу и чувству мести и дурно - уступить в таком важном деле своей матери? Разве великий человек должен помнить лишь о причиненном ему зле; разве великим и честным людям не следует питать чувства признательности и любви за то добро, которое видят дети от своих родителей? Нет, никто не должен быть благодарен больше тебя, раз ты так жестоко караешь неблагодарность. Ты уже наказал сурово свое отечество, но ничем не отблагодарил свою мать. Добровольное исполнение просьбы матери в таком прекрасном и справедливом деле - самый священный долг; но я не могу упросить тебя. В чем же моя последняя надежда?!.» С этими словами она вместе с невесткой и детьми упала к его ногам. «Мать моя, что сделала ты со мною!» - воскликнул Марций. Он помог ей подняться, крепко сжал ей руку и сказал: «Ты побелила: но победа принесла счастье отечеству, меня она - погубила: я отступаю. Одна ты одержала надо мной победу». Сказав это, он поговорил немного наедине с матерью и женою, отпустил их по их просьбе обратно в Рим и ночью отступил с войсками вольсков. Их чувства по отношению к нему были не одинаковы, не все смотрели на него одними и теми же глазами. Некоторые негодовали как на Марция, так и на его поступок, некоторые же не делали ни того, ни другого, - они были расположены к прекращению войны, к миру. Третьи были недовольны случившимся, однако не отзывались о Марции дурно, но прощали ему ввиду того, что он уступил овладевшим им благородным побуждениям. Никто не возражал; но все пошли с ним скорей из уважения к его нравственным качествам, нежели к его власти.

XXXVII. ОКОНЧАНИЕ войны доказало еще ясней, в каком страхе и опасности находился римский народ во время ее продолжения. Когда население заметило со стен отступление вольсков, отворили все храмы; граждане ходили в венках, как будто одержали победу, и приносили богам жертвы. Радостное настроение населения столицы доказали всего более любовь и уважение к названным женщинам со стороны сената и народа; все называли и считали их единственными виновницами спасения государства. Сенат решил, что консулы должны давать все, что они ни потребуют себе в знак почета или благодарности; но они просили только позволения выстроить храм Женской Удачи. Они хотели собрать лишь деньги на постройку, что же касается до предметов культа и отправления богослужения, город должен был принять эти расходы на свой счет. Сенат поблагодарил женщин за их прекрасный поступок, но храм приказал построить на общественный счет; точно так же он принял на себя расход по изготовлению статуи божества. Женщины, однако, собрали деньги и заказали другую статую. Римляне говорят, что, когда ее водружали в храме, она сказала приблизительно следующее: «Угоден богам, о жены, ваш дар».

XXXVIII. ГОВОРЯ, будто голос этот был слышан даже два раза, хотят нас заставить верить в то, чего не может быть. Можно допустить, что некоторые статуи потеют, плачут или испускают капли крови. Часто даже дерево и камни покрываются от сырости плесенью и дают различного рода цвета, принимают окраску от окружающего их воздуха, что, однако, не мешает некоторым видеть в этом знамения со стороны богов. Возможно также, что статуи издают звуки, похожие на стон или плач, когда внутри их произойдет быстрый разрыв или разделение частиц; но чтобы бездушный предмет говорил вполне ясно, точно и чисто членораздельным языком, это совершенно невозможно, поскольку душа и бог, если не имеют тела, снабженного органом речи, не могут издавать громкие звуки и говорить. Однако раз история заставляет нас верить этому, приводя в доказательство много заслуживающих вероятия примеров, то следует думать, что в вере во внешние явления участвует наше внутреннее чувство, основанное на способности души рисовать различного рода представления; так во сне мы слышим, не слыша, и видим, не видя в действительности. Но люди, проникнутые глубокою любовью и расположением к божеству, люди, которые не могут отвергать или не верить во что-либо подобное, основывают свою веру на невероятном, несравненно большем, чем наше, могуществе божества. Между ним и человеком нет ничего общего - ни в природе, ни в действиях, ни в искусстве или силе, и, если оно делает что-либо, чего не сделать нам, исполняет то, чего не исполнить нам, в этом нет ничего невероятного: отличаясь от нас во всем, оно главным образом отличается от нас, не имеет сходства с нами в своих деяниях. Во многом, что имеет отношение к божеству, причиной нашего невежества, говорит Гераклит, служит наше неверие.

XXXIX. ПОСЛЕ возвращения Марция с войсками в Антий Тулл, давно ненавидевший его и не терпевший его из чувства зависти, стал немедленно искать случая убить его - он думал, что, если его не убить теперь, ему нельзя будет захватить его в свои руки вторично. Собрав вокруг себя многих и вооружив их против него, он объявил, что Марций должен сложить с себя звание полководца и дать вольскам отчет. Марций боялся, однако, сделаться частным человеком, пока Тулл будет носить звание вождя и пользоваться огромным влиянием среди сограждан, поэтому заявил вольскам о своей готовности сложить с себя команду по общему требованию этого, так как он принял ее с их общего согласия, и сказал, что не отказывается дать антийцам подробный отчет теперь же, если ктолибо из них требует его. В Народном собрании вожаки по заранее обдуманному плану стали возбуждать народ против Марция. Он поднялся с места, и страшно шумевшая толпа стихла из уважения к нему и позволила ему свободно сказать слово. Лучшие из граждан Антия, всего более радовавшиеся заключению мира, явно выказывали намерение доброжелательно слушать его и беспристрастно судить о нем. Тулл боялся защиты Марция, замечательного оратора; кроме того, прежние его заслуги превышали его последнюю вину; мало того, все обвинение, возведенное на него, говорило лишь о благодарности за его подвиг: вольски не могли бы жаловаться, что не покорили Рима, если бы они не были близки покорить его благодаря Марцию. Заговорщики решили, что не следует медлить и склонять народ на их сторону. Самые дерзкие из них стали кричать, что вольски не должны слушать и терпеть в своей среде изменника, стремящегося к тирании и не желающего сложить с себя звания полководца. Толпа их напала на него и убила, причем никто из окружающих не защитил его. Что это произошло против желания большинства, видно из того, что тотчас же стали сбегаться граждане различных городов - взглянуть на труп. Они торжественно предали его земле и украсили могилу его, как героя и полководца, оружием и предметами добычи, взятой у неприятеля. Римляне при известии о его смерти не оказали ему никаких почестей, но и не сердились на него. По желанию женщин им позволено было носить по нему траур в продолжение десяти месяцев, как это делала каждая из них по своему отцу, сыну или брату. Срок этого самого глубокого траура установлен Нумой Помпилием, о чем мы имели случай говорить в его жизнеописании.

Вскоре положение дел у вольсков заставило их пожалеть о Марции. Сперва они поссорились со своими союзниками и друзьями, эквами, из-за начальства над войсками. Ссора перешла в кровопролитное сражение. Затем римляне разбили их в битве, где пал Тулл и погибла почти вся лучшая часть войска. Вольски должны были принять в высшей степени позорный мир, признать себя данниками римлян и исполнять их приказания.